У нубийца была маленькая каморка в одном из укреплений, ограждавших вход в Место Истины. Читать и писать он умел, но терпеть не мог возню с бумагами, и потому всю отчетность за него вели подчиненные. Низенький столик и три табуретки — вот и вся казенная мебель, а еще казна брала на себя расходы по побелке стен, стирке одежды воинов и поддержанию порядка в помещениях.
Собек навсегда запомнил то время, с которого началась его служба на этом месте. Как он обходил все холмы и высоты, громоздящиеся над запретными площадками, и в сумерках, и когда знойное солнце стояло высоко в небе. Он досконально изучил каждую тропку, каждый кряж и каждый камешек, каждый утес и не уставал обследовать вверенную ему территорию. Всяк, застигнутый в недолжном месте и в неурочный час, бывал незамедлительно схвачен и сразу же подвергался допросу, после чего неудачника препровождали на западный берег, где строгий суд спешно выносил суровый приговор.
День начинался с докладов дозорных. На требование доложить о дежурстве дозорные, как правило, отвечали: «Никаких происшествий, начальник!» Но в это утро дозорный первого поста даже не пытался скрыть своей озабоченности.
— Скверное дело, начальник.
— Что случилось?
— Один из наших воинов найден мертвым, начальник. Еще ночью.
— Нападение? — встревожился Собек.
— Не похоже… Виновных мы не обнаружили. Не угодно ли взглянуть на мертвеца?
Собек оставил свою комнату и направился к телу вслед за подчиненным.
— Череп расколот, рана на виске, — подвел он итог беглого осмотра.
— Упал, удивительного тут мало, — решил страж. — Это было его первое дежурство, местность он знал еще плохо. Поскользнулся на камушке и покатился под откос. Не в первый раз такое случается и, увы, не в последний.
Собек расспросил остальных дозорных: никто ничего странного в ночи не заметил. Похоже, что и в самом деле просто несчастный случай…
— Что ты тут делаешь, Жар? Почему не на пастбище?
— С этим покончено, отец.
— Что ты такое несешь?
— Не буду я твоим наследником.
Сидя на циновке, селянин разложил перед собой волокна папируса, из которого делали желтоватые свитки для письма. Он, понятно, собирался сплести из этих волокон веревку.
— С чего это ты?
— Да тоска страшная все твое хозяйство.
— Ну, это ты сотню раз объявлял… Понимаю: не нагулялся еще. Молодой потому что. Мне вот и в голову ничего такого не приходило, — я знал, что надо трудиться, не то семью не прокормить. Я осчастливил твою мать, я вырастил четверых детей, трех твоих сестер и тебя, и у меня вот эта усадьба и славный кусок ухоженной земли в придачу… Неужто за это я не заслуживаю доброго слова? А когда я умру, ты не обнищаешь и будешь меня благодарить до конца своей жизни. Ты хоть знаешь, что нынешний год превосходен, ибо разлив был полноводным? Урожай будет богатым, а подати не вырастут, потому что я договорился со сборщиками налогов о послаблении. И ты все это хочешь порушить?