Мрачные размышления прервало появление графа Алешанского.
Анабель с улыбкой поднялась ему навстречу, что-то заворковала.
Префект мазнул взглядом по Эллине и мужчинам. Гоэту он знал, поэтому приветственно кивнул. Эллина приподнялась и вежливо поздоровалась. Реверанс не сделала, хотя, памятуя её происхождение, по этикету следовало. Но близость к Анабель позволяла некоторые вольности. До определённой черты, разумеется.
Мужчины тоже не остались в стороне: Первый префект Сатии не тот человек, которого не замечают.
Поклонник Анабель под надуманным предлогом поспешил удалиться.
В присутствии графа болтала только госпожа Меда, остальные предпочли молча есть и пить.
Наконец зрителей попросили занять места.
Эллина старалась не показывать виду, что ей всё внове, степенно шествовала под руку с господином Датеи, но взгляд нет-нет, да и задерживался на лепнине, люстрах, плафоне потолка.
Зрительный зал полукругом обнимал сцену, поднимаясь тремя ярусами. Внизу, в креслах, сидели дворяне. Чуть выше расположилась в ложах родовитая аристократия. Последний ярус был отдан на откуп богатым представителям второго сословия. Для них рядами расставили простые стулья.
Устроившись рядом с подругой: граф Алешанский покинул любовницу до антракта, - гоэта с любопытством рассматривала высший свет Сатии - запретный, но притягательный мир.
Наконец служители потушили свечи, и представление началось.
Давали пьесу в двух актах, основанную на одном из эпизодов истории королевства. В ней блистала несравненная Зальфия - муза не только поэтов, но и многих сановников. Безумно талантливая и не менее красивая миниатюрная брюнетка.
Наблюдая за ходом действия, Эллина поняла, почему пьеса заставила говорить о себе до премьеры: автор ходил по грани, поднимая вопросы, о которых надлежало молчать. Но так мастерски, что только ханжи и фанатики забросали бы его тухлыми яйцами. Давно на сцене Сатии не ставили ничего подобного.
Заканчивалось первое действие, когда тишину зрительного зала прорезал крик. Все взгляды невольно обратились к одной из лож.
Прижимая платок к лицу, у бортика замерла женщина. Она то и дело оборачивалась и тряслась, будто в лихорадке.
Зажёгся свет, и все поняли причину её поведения: в кресле с перекошенным лицом, распластался побагровевший мужчина. Голова его была неестественно запрокинута, зубы судорожно сжаты, а изо рта капала слюна. Остановившийся взгляд свидетельствовал о том, что он мёртв.
Очевидно, пред смертью несчастный пил шампанское: у ног валялся разбитый бокал.