Та недовольно скривила лицо и закатила глаза.
– Нет, так он нам и до утра свою историю не расскажет!
– Дальше я только со слов и со слухов… Я с ними не ездил, меня не пустили за систематические прогулы. Я ведь смолоду уже увлекался, – сделал характерный жест, щелкнув себя пальцем по шее, раскрасневшийся Николай Еремеевич. – Посчитали меня неблагонадежным. Мол, еще опозорит Советский Союз пьющий комсомолец!
– Все понятно! – осадила его Таня. – Между прочим, окружающие страдают от твоего алкоголизма, и только ты им наслаждаешься, причем, как выяснилось, еще с молодости.
– Да, я научился с этим жить и работать! – с вызовом ответил Николай. – И еще как работать! Я же всегда с огоньком на сцене, с душой, с творческим подходом и энтузиазмом, а вы, трезвые, вечно сонные.
На последней фразе актер махнул рукой и перевернул блюдо в руках официанта, который в тот момент приблизился к столу с десертами. Раздался грохот, который привлек всеобщее внимание. Всю яркую красоту десертов сотрапезники смогли оценить, увидев их на белоснежном пиджаке Вилли, несколько неудачно оказавшегося на пути падения пищи, а также на униформе официанта. Взбитые сливки сдобрили голову Николая Еремеевича, кое-где десерт аппетитными каплями украсил одежду дам.
– Извините, – выдавил из себя, сразу снизив тон, разбушевавшийся актер.
– Идиот, так я и знала… Ой, мое платье! Разве почувствуешь себя королевой в обществе свиньи? – выкрикнула Татьяна.
– Не стоит беспокоиться! – в один голос ответили Вилли и официант.
Тут же прибежали девушки-официантки и принялись за быструю уборку стола, пола и того, что можно было безболезненно снять с одежды гостей ресторана и его же хозяина.
– Повторите все, – между тем попросил Вилли, элегантно сбросив с плеч своего пиджака кусочки десерта.
Татьяна, смилостивившись, принялась снимать хлопья сливок с головы Николая Еремеевича, приговаривая:
– Ничего, это полезно для волос. А то вон плешь уже просматривается.
– Какая плешь? Нет у меня никакой плеши! Я… – взвился ведущий актер.
– «Я… я…» Только и слышу! Как же вы все, мужики, любите себя! – возмутилась Таня. – Когда я ходила с перекошенным лицом, меня одна Груня и жалела.
– Ой, кстати, вот вы в чем изменились!! – вдруг сообразил Вилли. – А я-то все гляжу на вас и думаю – что не так?
– Ты только посмотри на него, Грушечка! Он только сейчас понял! Ох уж эти мужчины… Я всегда говорю: хоть противогаз надень, они и то не заметят, что изменилось что-то!
Им принесли еще бумажных салфеток и поменяли скатерть.
Николай Еремеевич дрожащей рукой наполнил бокалы, стараясь не смотреть на Таню, и, прокашлявшись, продолжил рассказ.