К вечеру второго дня, где — то между Свердловском и Тюменью, поезд неожиданно останавливается на совершенно свободном участке. Я выхожу. У локомотива стоят люди. Только теперь я замечаю, что передняя ось локомотива сошла с рельсов. С немцем, занимающим соседнее купе, иду назад по путям. Где — то в пятистах метрах позади колесо соскочило с рельсов и на всем этом пути начисто срезало гайки с крепежных болтов. В шпалах прорезаны глубокие борозды. Мы восхищаемся поразительным качеством железнодорожного строительства. Неудивительно, что поезд так плавно едет по мягкой насыпи. Все болты поддаются.
Через несколько часов появляется ремонтная машина и ставит локомотив с помощью пары подложенных шпал обратно на рельсы. Это проделывается удивительно быстро — похоже, что у людей есть опыт.
Наконец все в порядке; в медленном темпе мы едем дальше. Немного позднее проезжаем разъезд. Целый пассажирский поезд лежит там опрокинутый рядом с рельсами. Многие вагоны врезались один в другой, один искорежен до неузнаваемости. Вокруг идут спасательные работы.
К вечеру третьего дня я начинаю паковаться. Мы приближаемся к Новосибирску. Уже мерцает издали серебристая лента Оби. Вдали показываются фабричные трубы, пара высоких зданий. Поезд гремит, очень быстро пересекая широкий, грязно — желтый поток. Несколько лодок. На низком, плавно поднимающемся противоположном берегу железнодорожные пути и хаотическое море деревянных хижин. За ними, немного выше пара кирпичных зданий: «Сиб — Чикаго».
Поезд останавливается посередине переплетения частично занятых путей. Я выхожу и, обойдя два состава, обнаруживаю единственную пассажирскую платформу с маленьким вокзальным зданием. Ища помощи, оглядываюсь вокруг и обращаюсь к человеку в красной фуражке. Он выглядит кем — то вроде дежурного по станции. Изучив «бумажки», он приводит меня в здание. На двери комнаты, в которую меня вводят, вижу буквы — «ГПУ». Трое чиновников в коричневой униформе сидят за барьером, пишут, говорят по телефону. В углу три оборванных человека. Один дрожит всем телом и хнычет, как маленький ребенок. На стене напротив — цветные портреты Сталина и Ленина. Мне вежливо предлагают сесть и продолжают говорить по телефону. Я жду около часа, пока не появляется молодой человек в высоких сапогах, черной рубашке и фуражке. Он просматривает мои бумаги и кивает, чтобы я шел за ним. Мы выходим из вокзального здания. На площади мы продираемся через толпы расположившихся лагерем людей. С мешками и багажом, чадами и домочадцами лежат здесь под открытым небом тысячи. Вид этой орды ужасен.