. Тогда Троцкому и другим радикалам казалось, что новая модель власти, пришедшая на смену самодержавию, а затем и буржуазному правительству, вызовет у истории желание поставить лишь восклицательный знак. Ведь острые языки повторяли накануне революции слова В.А.Гиляровского:
В России две напасти:
Внизу — власть тьмы,
А наверху — тьма власти.
Но в жизни все оказалось сложнее, чем в умозрительных схемах. Троцкий не хотел выкидыша демократии, а желал рождения диктатуры большевиков.
Понятно: черносотенцам, октябристам, кадетам, другим буржуазным партиям и группам Советская власть едва ли дала бы место в парламенте. Не для этого власть завоевывалась, чтобы делить ее с побежденными. Ну а левые эсеры, меньшевики-интернационалисты, другие организации, находящиеся в едином революционном потоке, но предпочитающие иные методы решения социальных, экономических и государственных проблем? Оказалось, что им тоже нет места в высших эшелонах власти революционной России. Одномерность мышления, монополия на революционную истину, убежденность только в своей правоте изначально обедняли радикалов-большевиков, в том числе и Троцкого. Еще в апреле 1918 года он сформулировал тезис, до боли похожий на зловещую формулу, которую выдвинет Сталин в начале 30-х годов. А тогда наркомвоен говорил: "Чем дальше и больше будет развиваться революционное движение и у нас, и за рубежом, тем теснее будет сплачиваться буржуазия всех стран"[144]. Сталин сведет эту формулу к обострению классовой борьбы, но в "отдельно взятой стране".
В своих программных речах весной 1917 года Троцкий заявит: "Да, мы слабы, и это есть наше главное историческое преступление, потому что в истории нельзя быть слабым. Кто слаб, тот становится добычей сильного"[145]. Однако сила не является сама по себе благом, если она не опирается на гуманистические принципы и союз с моралью.
Готовя в 1918 году свою брошюру "Октябрьская революция", Троцкий подчеркнул в предисловии: "Уже один фактический рассказ о том, как произошла Октябрьская революция, представляет собой беспощадное ниспровержение семинарской метафизики. Можно сколько угодно рассуждать о том, что для рабочего класса предпочтительнее добиться господства через посредство всеобщего избирательного права… но история вовсе не делается по поваренной книге, хотя бы эта книга и была написана на языке кухонной латыни… Пролетариат овладевает властью по праву революционной силы. И если у него в ногах начинает путаться растерянный теоретик марксизма, то рабочий класс перешагнет через этого теоретика, как и через многое другое…"