Троцкий был похож на М.А.Бакунина, который не мог жить без революции. Русский революционер В.И.Кельсиев в своей "Исповеди" вспоминает разговор Герцена с Бакуниным, при котором он присутствовал:
— В Польше только демонстрации, — сказал Герцен. — Да авось поляки образумятся, поймут, что нельзя подыматься, когда государь только что освободил крестьян…
— А в Италии?
— Тихо.
— А в Австрии?
— Тоже тихо…
— А в Турции?
— Везде тихо, и ничего даже не предвидится.
— Что же тогда делать? — произнес в недоумении Бакунин. — Неужели же ехать куда-нибудь в Персию или в Индию и там подымать дело! Эдак с ума сойдешь — я без дела сидеть не могу…[134]
Таким же нетерпеливым был и Троцкий, грезивший российской, европейской, мировой революциями.
В Швейцарии Троцкий пробыл всего два с половиной месяца. Из "Киевской мысли" поступило предложение: поехать корреспондентом газеты в Париж и с "высоты Эйфелевой башни" следить за европейским пожаром. Давнишний сотрудник киевской газеты тут же согласился. Для переезда в Париж формальности заняли совсем мало времени. Троцкий еще не знает, что через полтора десятка лет для того, чтобы попасть во Францию, ему и его друзьям потребуются неимоверные и долгие усилия. Когда наконец в апреле 1933 года он получит сообщение от своего сторонника во французской столице Мориса Парижанина, что вопрос о приезде его и жены, видимо, будет решен положительно, он ответит: "С большим изумлением получил Вашу телеграмму… с трудом могу допустить, что французское правительство, когда оно ищет дружбы со Сталиным, даст мне визу"[135]. К тому времени Троцкий станет человеком, перед которым захлопнутся входные двери почти всех государств. Это письмо Троцкого окажется одним из многих десятков, которые выкрало у него ГПУ — НКВД и положило на стол Сталина…
Но вернемся назад. Пробыв во Франции два года, Троцкий окончательно разошелся с Мартовым, Парвусом и Плехановым. Посылая корреспонденции в "Киевскую мысль", Троцкий активно сотрудничал и в парижской русскоязычной газете "Наше слово", которая с антимилитаристских позиций освещала войну.
В Париже он сошелся с Антоновым-Овсеенко, дружба с которым была весьма долгой и прочной, ближе узнал Луначарского, Рязанова, Лозовского, Мануильского, Сокольникова, Чичерина. Сейчас он вращался в кругу людей, с которыми ему предстояло в недалеком будущем быть в самом эпицентре русской революции. Ленинский "Социал-демократ" и газета Троцкого "Наше слово", в которой он фактически стал первым лицом, все больше писали не только о Молохе войны, который, не уставая, собирал кровавую жатву, но и о тех подспудных толчках, которые начали сотрясать быстро уставшую от войны Российскую империю.