Койя возникает из ниоткуда, с тяжелым двуручным мечом, на рукояти которого добела сжаты костяшки тонких пальцев.
- Меери! Обещание!
- Койя, вдвоем мы сможем.
- Уходи! Это мой брат! Мы не будем нападать на него вдвоем!
Я знал, что у тебя есть внутреннее время, сестрица, но и предполагать не мог, что ты можешь раскрутить его до такой скорости. По-моему, и сама ты удивлена. И Меери уходит, уходит спокойно, потому что в другом месте, там, где наши итано уже карабкаются на крепостную стену, он нужнее, и потому что он верит — искренне или не очень — что не оставил слабейшую с сильнейшим, что не оставил тебя умирать. Всплеснули над головой его пятнистые крылья… и мы с тобою вдвоем, сестра, одни среди кипящего яростью поля боя.
Я знал, что у тебя есть внутреннее время, Койя, и предполагал, что хватит его не надолго. Занимательно смотреть, как иссякает наш водопад, как внутренний поток Дар-Халемов превращается в маленькую речушку. Хорошо, что, кроме меня, этого никто никогда не увидит.
Я дышу тебя прямо в завитушку над левым ухом. И держу тебя крепко-крепко. Так, что непонятно, какое сердце бьется сильнее — твое или мое.
Прежде чем довести прием до конца, выкрутить меч и отбросить его в одну сторону, а Койю — в другую, Хетти успевает еще разглядеть вены на запястьях сестры, натянувшиеся как струны, легкий переход от загорелой на кистях кожи к чуть менее смуглой там, где у благородных деле начинаются кружевные манжеты.
- Хетти, да бей же ты! Бей! Все смотрят.
Никто не смотрит, но лорд Дар-Халем, верховный маршал Аккалабата, знает, что надо ударить. Потому что никто не смотрит, но некоторые увидят. И никакие воспоминания, мелькающие у него в голове, никакие радужные картины далекого детства в которых он, Хетти, и Ко, его старший брат, всегда вдвоем, всегда вместе, не могут заставить его сдержать удар. И не потому, что кто-то заметит, и не потому, что Кимназ и Виридис и короне Аккалабата не на кого рассчитывать. А потому, что карие глаза напротив — это не вечно смеющиеся глаза Ко и даже не глаза прежней злой и насмешливой Койи В этих глазах безумие отчаяния, как у самки дикого зверя, пытающейся грудью закрыть, защитить свое потомство, увести охотников от норы или берлоги. Зная, что без нее детеныши все равно погибнут, но повинуясь слепому, всепобеждающему инстинкту материнства.