- Хамит? — осведомляется Рейвен у Меери.
- Хамит, — после непродолжительного раздумья заключает тот.
Схватка длится недолго. На беду братцев Дар-Кауда Элджи не Хетти: тот всегда точно знает, куда он бьет, даже когда противников несколько. Элдж обычно рубит куда ни попадя, тактика не его конек, но стратегическая задача всегда выполняется. Правда, на этот раз Меери, судя по тому, как исказилось его лицо и хлынула потоком кровь из предплечья, не отделается домашними средствами.
- Элджи, в вену было бить обязательно? — Хетти тут как тут со своими содержательными вопросами.
- Ты давно наблюдаешь?
- Только что подошел. Это становится уже однообразным. В прошлый раз ты чуть не отхватил Рейвену ухо.
- В следующий раз я раскрою ему череп. Пошли.
Элджи вытирает клинок о пыльную травку, пробивающуюся вдоль ограды турнирного поля, и две сутулые фигуры ныряют в подтрибунный проход. Рейвен провожает их взглядом. Меери тянет его за рукав:
- Боюсь, тебе придется меня транспортировать. Неженка сегодня перестарался.
- Когда-нибудь он нас убьет, — мрачно замечает Рейвен, взваливая на себя брата.
- Или тебе надоест.
- Не надоест.
Сем* Ьл^-Уллем
Ключ щелкнул в замке, опустились одна за другой бархатные гардины, свечи всколыхнулись последний раз и погасли. Сумрак в личных покоях королевы, в малом ее будуаре. Легкие шаги по медвежьим шкурам, едва различимый шопот в ухо:
- Мой лорд.
Самый мой, единственный мой изо всех моих лордов. Из-за ширмы замеченный и отмеченный, долгожданный (мучалась, сгорала от нетерпения, но не могла позволить ему сгинуть, пропасть — позванному, использованному, выброшенному из-за тех самых ширм с перерезанным горлом или неисцелимым ядом в крови), тонкий, как тростник на берегах Эль-Эсиля, бледный, как туманные горные тени, взора не поднимающий от земли… яростный, пылкий, ласковый.
- Соль.
- Моя королева.
Самая моя, только моя — мне единственному из даров Аккалабата принадлежащая. Уже не помню, как случилось это: на охоте ли, когда она попросила придержать стремя? Она, всегда вскакивавшая в седло без посторонней помощи и сердито охаживавшая хлыстом всякого, кто эту помощь осмеливался предложить. На первом ли придворном балу, когда нас, еще недорослей, держали у стенки, чтобы не путались под ногами у взрослых? А она топнула ножкой, выкрикнула
- чтобы подвели, показали — взяла холодными пальцами за подбородок, повернула к себе, глаза в глаза. Темно-зеленые, как высокие травы Ямбренских лугов, и черные, как плодородная почва под ними. Тогда ли, когда первый раз повезло — Ко, Хетти и Элдж оказались в одной половине турнирной таблицы, а Соль в другой и на меч младшего брата напоролся только в финале? Зажимая рану в бедре рукой, валялся на песке турнирной арены — некрасиво валялся, комкая перья, еле сдерживая обиду (проиграл самому младшему, хотя тогда уже было ясно, что самому сильному из Дар-Халемов) и жалобный вой (Хетти никогда не наносил братьям серьезных увечий, но старался бить чувствительно, чтобы отбить у них не только всякую возможность, но и охоту продолжать поединок). А королева смотрела, смотрела, смотрела, не отрываясь, и не разрешала его унести, никому — ни отцу, ни бешено кривившему губы Ко — не давала знака приблизиться. Нет, не тогда — раньше. Иначе, как бы он один оказался в той части турнирной таблицы, которая позволяла дойти до финала, которая позволяла ей смотреть, любоваться, владеть им. сначала одним только взглядом, потом, когда страсть перехлестывала уже через край — перехлестнула — всем телом его стала владеть властительница Аккалабата.