— Слово «Herr», «господин», пишется с двумя «r»… И «Strasse» — большая буква. Где индекс? Что это?
Полковник положил обе руки на чемодан:
— Там пара фамильных вещей… Подстаканник, подсвечник… столовый прибор… никакой ценности не представляют, уверяю вас… так, память о семье, чтоб у меня в новом доме была… медяшки, вещички… Да и кто там на выходе бирки смотрит? Сколько раз я там был — никто не смотрел.
Это правда, никто не проверяет…
— А кому отдать?
— А вы заберите домой, потом за ним заедет такой бодрый старичок, Бадри зовут… Бадри Мачабели…
— Бодрый? Бадри? Больной? Моча белы?
— Да нет, это фамилия такая, княжеская…
Но я не понял:
— Но… Но… Кто этот добрый Дабри — Мочабелый или Schmit?
Полковник объяснил:
— «Schmit» я специально написал: если вдруг, не дай бог, тьфу-тьфу-тьфу, что-нибудь случится на таможне — вы должны сказать, что в Пулково, в аэропорту, когда вы стояли в очереди на регистрацию, подошёл старичок-немец, попросил взять этот чемоданчик для своего брата в Германию, там лекарство, то, сё, денег дал, сто евро… Вы, бедный студент, взяли — варум нихт? Почему нет?
— Значит, там что-то плохое? Некорректное? — Понять это было не трудно и даже трудно было не понять.
— Да нет же, говорю, пара медяшек… для моего нового дома.
— Чего?.. Бывает, потеряются чемоданы…
— Ну, если потеряется — туда ему и дорога! — развел руками полковник. — Значит, не судьба. Ах, Маузи, лучше расскажите что-нибудь о себе, — предложил он, забрасывая чемодан обратно.
— Что?
Тут возникла проводница с чаем, стала устанавливать стаканы, касаться нас ногами, отметила:
— О, да у вас вкусные вещи, как я погляжу! — что обрадовало полковника:
— Берите, берите, милая. Если не хотите сделать счастливым одного одинокого мужчину, то хоть сами будьте счастливы… Ну как, не нашлось массажистки?
— В пятом вагоне есть медпункт, — туманно и жеманно ответила она и красивыми пальцами сделала себе бутерброд с бужениной, но есть не стала, а завернула в салфетку: — Попозже. Если еще чаю — заходите, я в купе! — (А я невольно заметил на её большом пальце кольцо, и это было так нелепо, неприятно и противно, что я сразу потерял к проводнице всякий интерес.)
— Понял. Понял. — Полковник стал радостно и удовлетворенно рыться в карманах и протянул ей 100-евровую: — Спасибо за чай. Это вам, на шоколадку.
— О! И вам спасибо!
Она грациозно взяла деньги и посмотрела на полковника дольше, чем обычно. Он тоже сказал ей что-то глазами.
Так мы ехали дальше. Он оживился от коньяка, стал говорить, что да, он взяточник и продажная душа, но не убийца, что на его руках есть кровь, но от ранений и захватов, а крови смерти нет, что убийц он никогда не прощал и с педофилов денег не брал и, будь его воля, сам бы их расстреливал. Крестился, что-то бормоча. Потом стал спрашивать о полиции в Германии — не мог бы он там быть как-нибудь полезен, он много интересного поведать может, и если здесь он специалист по кавказской преступности, то там мог бы стать консультантом по московскому криминалу, главному в стране, а может, и во всём мире, и документов у него полно, и доказательств, но я ничего об этом не знал и пересказал ему какие-то казусы, о которых слышал по ТВ — например, как два турка-близнеца ограбили в Берлине супермагазин «KaDeWe», унесли много золота, камней и часов. По одному-единственному ДНК-отпечатку их нашли и арестовали. Однако отпечаток подходил к обоим (у близнецов одинаковые ДНК), то есть один на месте преступления был точно, но только вот кто, который?.. И что же, как думаете, делает судья? Судья отпускает обоих: пусть виновный гуляет, лишь бы невиновный не сидел!