А!.. То была одна из нашивок, которыми меня снабдил Фрол.
— Это нет… не фашисты… так, игра… Фрол в кафе давал.
Они рассматривали нашивку.
— Видите, написано «Grammatik macht frei», «грамматика делает свободным»! Это такая партия… там всякие эдакие…
— Лимоновцы? Нацболы? — сказал дежурный, а Кроля спросил:
— Где эта партия? Здесь, что ли? Или у вас, в Фашистии?
— Нет, они тут, около Мавзолея, избили… чистый язык… борьба…
— Отдам полковнику — пусть разбирается, — решил Кроля и указал мне рукой: — Так, вперед пошли!
Он вразвалку повёл меня к камере с номером «3». Покопавшись в двери ключом, толчком открыл её. Оттуда пахнуло запахом свежей краски, что немного успокоило. Ничего не оставалось, как входить-войти.
В большой свежеокрашенной зелёным комнате с окнами в решетках стоял стол, по бокам — две скамьи, вделаны в стены. На одной — аппетитная женщина: в яркой помаде, большеротая, с пухлой грудью, в чем-то ярком и коротком, полные коленки изрядно вылезают наружу. Напротив величественно громоздился старик в берете, с синяком под глазом.
— Здравствуйте, я немец, Манфред, учу русского, стажировка…
Баба равнодушно скользнула по мне, но заинтересованно остановилась на свёртке:
— Что там? — а старик отозвался:
— И не старайтесь! Наш язык не поддается дрессировке, как и наш народ!
— Во, завёл шарманку… — Женщина досадливо поморщилась, взяла пирожок. Старик тоже потянулся было к пирожку, но она ловко забрала себе и второй: — Тебя сейчас выпустят, а мне сидеть еще до хер знает сколького…
— Извольте. Вы не женщина, а баба. Правильно говорят — хамунизм мы построили, а до всего остального руки не дошли…
От старика шёл легкий винный запах. Я решил сесть к бабе, но и от неё тянуло спиртным.
— Меня зовут Манфред, Фредя. А вас?
— А меня — Земфира… А вообще — Алка.
— Не понял, — сказал я.
Старик злорадостно уточнил:
— Земфира — это рабочий псевдоним, знаете ли, как у Ульянова — Ленин, у Бронштейна — Троцкий…
Активно прожевывая кусок — грудь ходила валунами, — Алка махнула на него пирожком:
— Да замолк, дай спокойно пожрать!
Они все постоянно употребляют совершенный вид прошедшего времени: «Сделал! Сел! Встал! Принес! Замолк!» Есть в этом что-то очень неприятное, фамильярное, грубое, наглое… И интонации голоса при этом такие… недружественные… грубые… язык — зеркало социума…
Алка, дожевав пирожок, поинтересовалась:
— Сигарет, случайно, нет?
— Нет, не курю.
— Я слыхала, у вас в Европе никто уже почти не курит?
— Да, мало кто.
Она вытерла пальцы о юбку:
— За что тебя? Драка?
— Нет, какое!.. Регистрация не была.
— А, в рейд попал?