Приехал и архиеп. Антоний. Помолился с о. Германом об исходе души и отбыл в Сан- Франциско. Было почти два часа утра.
«Дежурившие у постели умирающего не желали расходиться, вспоминает одна из его духовных дочерей. — И, словно по мановению утешительницы Матери Божией, распахнулись двери, и народ стал заполнять палату. Собралось человек 20. несколько часов кряду и последний раз пели они о. Серафиму прекрасные Успенские стихиры. Потом — Пасхальный канон. Отец Серафим не мог говорить: он дышал через кислородную маску, но был в сознании и, услышав свою любимое «Благообразный Иосиф», прослезился».
Не сдерживали слез и все, кто был рядом. Не хотели, да и не могли. Особенно когда просить прощения к о. Серафиму подошел Феофил. Перед самой болезнью наставника юноша повздорил с ним, чем только усугубил состояние болящего. Теперь же Феофил говорил о своей любви к нему, благодарил за отеческую заботу.
Тяжко было видеть страдания о. Серафима, но и покинуть его невозможно. Лишь по настоянию медсестры всем пришлось уйти из палаты. Никто и не предполагал, что их бдение продлится пять ночей.
На Успение должны были крестить Джона. Отец Герман, полагая, что благодать крещения поможет и о. Серафиму, решил сам провести обряд. В сопровождении четырех братий он отправился в монастырь, пообещав о. Серафиму отслужить для него тем же днем литургию. Ручей на Благородном кряже играл солнечными бликами. Когда новокрещенный вышел из воды, луч радости согрел опечаленные сердца присутствующих.
Измученные дежурством в больнице и долгой службой, они пытались хоть немного отдохнуть. Но тревожное ожидание не давало уснуть. Как там о. Серафим, жив ли еще? Со слезами молились перед иконой Богоматери «Скоропослушницы». Одновременно молились перед тем же образом и афонские монахи. Перед обратной дорогой в Рединг позвонили в больницу. В напряженном ожидании сердце, казалось, вырвется из груди. Состояние больного немного улучшилось — можно перевести дух.
Трогательно было видеть, как в минуты просветления о. Серафим старался приветить посетителей сердечной улыбкой. Вошел новокрещенный Джон, прямо в крестильной рубахе. Отец Серафим просиял, крепко сжал руку юноше, и жест этот в духовном осмыслении был особенно прекрасен, ведь болящий буквально сотрясался всем телом от боли.
Вспоминает его духовная дочь: «В тот вечер в больнице собралось еще больше людей. Появилась робкая надежда, врачи давали чуть больше шансов на выздоровление.
Рано поутру сиделки разрешили гостям подольше пребывать с больным. Те, у кого доставало времени, молились, читали Евангелие у постели о. Серафима. Им не забыть этого трезвенного настроя. То было время задуматься: о смерти, витавшей рядом, о страданиях ради Христа, о том, как много это значит. Отец Серафим лежал беспомощный неподвижный — его привязали к постели, чтобы от боли он не рвал повязки, оплели проводами с датчиками, от рук тянулись трубки к капельницам, дышал он через кислородную маску — воистину о. Серафим был распят, и мы все лицезрели мученичество. Сам он так часто говорил о страданиях и их пользе для христианской души. Он так болел сердцем и восторгался страждущими православными за железным занавесом. Может, поэтому Господь сподобил его приобщиться подобных страданий».