Сказки старого Вильнюса (Фрай) - страница 136
Действительно, немало. Но на Митино лицо я бы сейчас с удовольствием поглядел.
Ася берет сигарету, руки ее едва заметно дрожат.
— Объясни, — требовательно говорит она. — Объясни, откуда тогда взялась эта дурацкая информация. Ну, что ты утонул. Андрей что, с ума сошел — так шутить? И куда ты потом пропал? Сюда переехал?
— Не сюда, — говорю. — В Германию. Здесь я проездом, на полдня буквально.
— Ну надо же, — вздыхает Ася. — И я тоже. На выходные приехала. Очень удобно, поезд всего ночь идет, как раз выспаться можно и потом весь день гулять… И все равно мы тут встретились. Просто чудо какое-то… Нет, Митенька, слушай, так не пойдет. Стоим, болтаем о ерунде. Ты мне сначала все-таки скажи, почему тогда Андрей?..
— Я его попросил, — говорю. — Если бы он слух не пустил, похороны были бы самые настоящие, и месяца не прошло бы. На меня тогда чужие долги повесили. Одно хорошо: у меня же не было ни жены, ни детей, родители и братья давным-давно в Канаде, их за жопу особо не возьмешь… Короче. Не хочу об этом говорить. Сбежал, и слава богу. Дело давнее. Но ты, кстати, все равно особо не болтай. Береженого Бог бережет.
— Не буду болтать, — растерянно бормочет Ася. — Да и рассказывать особо некому — кто тебя знал, разъехались все, или просто не видимся… Да, слушай, про твои долги я ничего не знала. Это многое объясняет. Но как же похороны? Васька клялся, что ходил. Пил он тогда, конечно, страшно… И да, это тоже многое объясняет, а мы-то все хороши, нашли, кого слушать. Купились, как дети малые.
Главное — поменьше говорить. И тогда собеседник сам придумает способ все себе рационально объяснить. По крайней мере, я до сих пор не встречал такого, кто бы не справился. Люди — очень талантливые. Очень.
— Короче. Главное, что ты жив, все остальное херня, — устало говорит Ася. И кашляет, поперхнувшись не то дымом, не то воспоминаниями, которые пришло время разворошить.
— Ты меня прости, пожалуйста, — говорю я, дождавшись, пока она откашляется. — Я же просто пьяный тогда был. С утра квасить начал. Другой бы давно под столом валялся, а я просто соображать перестал. Вот тебе и все объяснение.
— Да уж, — вздыхает Ася. — Представляешь, я же все эти годы голову ломала: зачем ты вдруг стал рассказывать целой куче народу, будто у меня на заднице гигантская бородавка? Какой в этом был смысл?.. А мне, между прочим, Томас тогда очень нравился. Помнишь его? Такой красивый был эстонец. И с меня глаз не сводил — до твоего блистательного выступления. А потом как отрезало. Думаю, эта дурацкая вымышленная бородавка стояла у него перед внутренним взором как живая. Как будто он сам ее видел. Небось до сих пор вспоминает — если, конечно, вообще вспоминает хоть что-то: «И еще там была такая девушка Ася, сама маленькая, а бородавка на жопе огромная, такая шутка природы». Какого цвета у меня глаза, забыл давным-давно, а бородавку помнит, так уж человеческая память устроена, я сама обо всех такие глупости помню, хотя мне вроде бы неинтересно и вообще не хочу думать плохое… Слушай, ну вот хоть сейчас объясни: зачем?