Ольга без сил прислонилась к каменной колонне. Она дрожала. Но все же различила странно спокойный, даже грустный голос священника Григория подле себя:
— А ведь я подозревал, что она одержима бесом. Вот он и проявился. Да смилуется над этой несчастной Небо!
Извне все еще долетали пронзительные крики ведьмы. Потом их не стало слышно за возбужденным гомоном собравшихся, за привычным городским шумом.
Глава 8
Будучи по рождению греком, священник Григорий мог бы возликовать, что его пригласили в покои самого божественного императора. Не госпожу его Ольгу позвали, не кого-то из ее окружения, а именно его, скромного пастыря Божьего, какой много лет провел среди варваров, выучил их язык, стал, по сути, своим. Но все же своим он не был, как и не мог уже считаться своим в Византии. Может, поэтому Григорий не удержался и приподнял голову еще до того, как было дано повеление подняться с пола, на котором он и приведший его Агав Дрим распростерлись ниц в покоях базилевса, совершая положенную проскинезу.
Григорий увидел невдалеке от места, где они лежали, подол длинного одеяния базилевса, украшенный вышивкой в виде важно шествующих в ряд львов, мог даже заметить пальцы августейшего императора, выступающие из мягких кожаных сандалий. Что ж, Константин Багрянородный тоже человек, и ему вышагивать в сапогах в такую жару тоже не великое удовольствие. Хотя сейчас, когда над Константинополем опустилась ночь, было уже не так душно. К тому же от жары спасала мощная толща стен богатого покоя в Священном дворце.
— Подымитесь! — прозвучал спокойный и словно бы усталый голос.
Тучный Агав Дрим стал с кряхтением привставать. Выпрямился и Григорий. Увидел, как восседающий в удобном широком кресле базилевс сделал кистью жест, словно отсылая кого-то, и догадливый спафарий, не переставая кланяться, попятился к двери. Григорий же остался.
В покое кроме императора были еще три человека. По правую руку от него сидел патриарх Полиевкт. Григорий видел его седую пышную бороду, умные темные глаза, высокую черную скуфью с расширяющимся верхом. И первым порывом его было кинуться к владыке и просить благословения, но его остановил голос третьего из присутствующих, в котором священник узнал виденного ранее Никифора Фоку.
— Сколько лет вы провели в варварской Скифии, авва?
То, что Никифор заговорил до того, как получил соизволение Константина Багрянородного, указывало либо на его непомерное влияние в кругу базилевса, либо на непринужденную обстановку в этом небольшом, но дивно роскошном покое. Григорий быстро замечал все: и устилающие плиты пола пушистые ковры, и облицованные белоснежным мрамором стены, мозаику под сводом в виде золотых звезд и луны на темно-синем фоне, обратил внимание и на выходящие в благоухающий сад полукруглые арки больших окон. Это был не официальный зал дворца, а внутренний покой — значит, не зря его привели сюда ночью и тайно, словно желая что-то вызнать без оглашения.