— Признавайся, надоел я тебе с дурным своим настроением?
Надоел… Он был единственный человек, с которым я чувствовал себя хорошо и просто в эти смутные свои дни.
— Сегодня я написал письмо, — сказал я. — Деле.
— Зови ее сюда, — сказал он тихо. — Зови же, зови!..
В то лето я готов был ехать с Салтыковым хоть к черту на кулички. Меня волновали разговоры о том, что вот-вот он закатится на самую-самую, как у нас частенько говорят, стройку. Но я, пожалуй, и без него бы уехал, не знаю только куда.
А в Маленьком Городе я оказался раньше Салтыкова и узнал о предстоящей стройке еще до того, как он получил туда назначение. В сентябре редактор сказал, посылая меня в городок:
— Там, кажется, что-то собираются строить, что-то, знаете ли, грандиозное, — он произнес это не без иронии, ибо всегда в его краю строилось что-нибудь грандиозное, то Магнитка, то ЧТЗ, то трубопрокатный, а где-то в Маленьком Городе не могло произойти ничего такого, что удивило бы его. — Приехали проектировщики, с ними в Маленький Город едет главный архитектор области Канбеков. Погляди, послушай — строк сто, не больше.
И я поехал. Признаюсь, без большой охоты. Это был городок, где жили мои деды, мои родители. И хотя я вырос в Челябинске, вся моя жизнь — и в детстве, и потом — была связана с городочком и его обитателями. Более того, городок жил во мне самом, выпячивался из меня и тяготил. К нему я относился со стыдом и жалостью.
И на этот раз мне было немного стыдно видеть подобострастие, с каким принимали проектировщиков местные руководители. «Вы не патриоты, а рабы своего города, — думал я, — рабы его привычек и порядков, его захолустного снобизма». Потом все объяснилось очень просто: посадить здесь заводы значило бы немалую прибавку к бюджету, капитальное и жилищное строительство, асфальт на улицах, водопровод в домах, щедрое электроснабжение и прочие, прочие удобства городского бытия.
Я точно душой притронулся к бедности этого некогда роскошествовавшего торгового города. Вот река, когда-то глубокая и полноводная, а теперь обмелевшая, мутная, едва пульсирующая на желтых перекатах: рубка водоохранных лесов сурово мстила за себя через десятки лет. В век электричества городок освещали старый локомобиль, маломощный генератор, дизелек, каждый из которых имел своего хозяина: пимокатную фабрику, швейную фабрику, жиркомбинат. Городу не хватало общественного транспорта, водоразборных колонок, детских садов, жилья.
Меня поразило то, что местные руководители торговались за каждое преимущество, за каждый клочок городской земли, но вдруг с легкостью уступали, лишь бы проектировщики не уехали. Страсти кипели вокруг выбора площадки для заводов будущего литейного комплекса. С юга к городку подступает лес, его нельзя трогать, с востока чаще всего дуют ветры — дымы на город пойдут, на юго-восточной стороне — кладбища. Проектировщиков привлекала северо-западная окраина, за поселком Гончарка, и городские власти, понятно, не возражали: пусть заводы расположатся там, а поскольку город будет разрастаться, то пусть заводчане строят на юго-востоке — там необъятная степь. Но там находились и кладбища, какие бывают только в старых городах, и особенно колоритно татарское — с высокими каменными стенами, сводчатыми воротами с двух сторон, со склепами, поросшими живописными кустами, с вековыми соснами, кленами и березами. Кто-то из проектировщиков спохватился вовремя: