— Эй-эй! Ты куда?.. — услышал он и стал как вкопанный. Он, оказывается, бежал за уносящимся планером, а ребята смеялись и кричали ему…
Вечером у арки появились братья Батурины. Они очень удивились, когда увидели здесь Якуба. Старший сообщил, что брат его не прошел медицинскую комиссию, а оба они отвергнуты мандатной. У младшего был жалкий, хныкающий вид, старший бодрился.
— Я еще приеду, — сказал он, — на следующий год. А пока дай, думаю, погляжу, что это за планедром.
А младший хныкал и повторял:
— Да поедем. Чего тебе еще?..
Братья стали собираться — им надо было поспеть на поезд. Долго стоял он и смотрел им вслед, пока не поднялись они на пригорок и не пропали на той его стороне. Скоро уехали и ребята на скрипучем фургоне о двух лошадках, Якуб крикнул им, чтобы они подвезли братьев Батуриных.
А потом он разговаривал с начальником станции Горненко. Они с Дмитрием только-только закрыли ангар — тут и подошел Горненко. Лицо у него было сухое и загорелое, сам поджарист, а костюм — брюки из тонкого, обтертого на коленях материала, пиджак, застегнутый на все пуговицы, — как бы еще подчеркивал, как суха его фигура, что в ней нет ничего лишнего, а только связки мускулов для резких и верных движений.
По годам, пожалуй, ровня был он Якубу, но пристальные суховато-серые глаза делали его старше, умудренней.
— Я всю жизнь мечтал… — произнес Якуб, и Горненко тут же кивнул, так что Якуб даже приумолк: стоит ли говорить, если тому все известно. Он все же повторил: — Мечтал… я в Маленьком Городе занимался спортсекциями, а еще раньше в земотделе работал. О планерах мы понятия не имели, то есть такое, чтобы взять и построить. Но мы, — тут он усмехнулся как о давнем, детском, — но мы соорудили колесницу…
— Колесницу? — переспросил Горненко, и во взгляде его мелькнуло любопытство.
— Да. И с парусом.
— И что же, ездили под парусом?
— О-о!
— Интересно, — сказал Горненко. — Значит, ты должен знать столярное дело. Или, например, обтягивать перкалем…
— Перкаль?
— Это льняное полотно…
— Да, да! — сказал он истово.
Глаза Горненко лукаво на него глянули:
— В четверг медицинская комиссия. В пятницу пойдешь на мандатную. Это в здании «Вулкана», на Кооперативной.
— Знаю, — сказал он, — я знаю!
Прощаясь, Горненко протянул руку, и он так ее стиснул, что Горненко опять глянул на него лукавыми, все понимающими глазами.
Он жил новой удивительной жизнью, полной беспрестанных дум, почти беспрестанных движений, жизнью, которая ни одной своей минутой не была праздной. Ночью, когда он лежал на нарах в мастерской, возбужденный дневными страстями, перед ним мелькали дни и годы его прежней жизни, похожей на тихую, не пасмурную, но монотонную затяжную осень. И он смеялся, что все это в прошлом, в прошлом!