Полдня ушло на то, чтобы уничтожить все следы проводившейся в подвале работы. Кое-что он сжег в печи, кое-что закопал, кое-что утопил в протекавшей неподалеку речке. Никакой жалости при этом Окш не испытывал. Не повезло сегодня – повезет завтра. Не получилось на этом месте – получится в другом. Не надо только отчаиваться.
Хозяйская дочка, деятельно помогавшая ему, не переставала рыдать.
– Я тебя еще увижу? – спросила она, когда слезы наконец иссякли.
– Вряд ли, – честно ответил он. – Но, без сомнения, ты про меня еще услышишь.
Так он и ушел под покровом Синей ночи, без единой монетки в кармане, в чужих сапогах и чужом плаще – неприкаянная головушка, вечный бродяга, перекати-поле, гонимое не ветром, а чьей-то злой волей…
Окш даже не представлял себе, в какую сторону ему лучше направиться. Он не хотел покидать Страну жестянщиков, хотя и понимал, что здесь ему покоя не будет. Те, кто с достойной лучшего применения настойчивостью преследовал его, раскинули повсюду столько ловчих сетей, что рано или поздно он должен угодить в одну из них.
Да и куда ты денешься с такой приметной внешностью, а вдобавок еще и с изувеченной рукой, локоть которой всегда неуклюже отставлен в сторону – никаким плащом не прикроешь. Его приметы, наверное, уже известны всем старостам, всем караванщикам, всем трактирщикам, всем, кто без дела слоняется по торным дорогам и лесным тропкам, кто ради пары лишних монет способен на любую низость.
И вновь не парой монет здесь пахнет. Можно себе представить, какая премия обещана за его голову, если даже у нищих соглядатаев сейчас кошели лопаются от золота.
Без сна и отдыха Окш шел через дремучие леса и болотистые плавни, через торфяные поля и некошеные луга, упорно увеличивая дистанцию, отделявшую его от рудничного поселка, по которому скорее всего уже рыскали ищейки этого самого проклятого Хавра.
В том, что пекарь выдаст его с головой, Окш не сомневался. Даже не за деньги выдаст, а просто так, от страха. Да и доченька молчать не станет. Кто он ей теперь? С глаз долой – из сердца вон. Но не выжигать же память каждому трусу и каждой сластолюбивой дурочке.
Нельзя сказать, чтобы Окш не испытывал потребности в пище – под ложечкой сосало все сильнее. Однако вскоре он привык к голоду, сжился с ним, как до этого уже сжился с усталостью, с укусами комаров, с болью в ногах, стертых чужими сапогами.
Местность постепенно повышалась, болота исчезли, да и леса стали уже не такими густыми. Все чаще встречались суходолы и каменистые осыпи. За время, проведенное в пути, Окш не заметил ничего, что могло бы свидетельствовать о присутствии в этих краях человека. Каково же было его удивление, когда, пересекая всхолмленную, заросшую колючим кустарником и бурьяном равнину, он уловил запах дыма, смешанный с ароматом чего-то съестного.