Даниэль Хёгфельдт видел, как Янне — ведь его так зовут, бывшего мужа Малин, — вышел из ворот дома, где расположена ее квартира.
В его походке особый ритм.
Даниэль направлялся в редакцию раньше обычного. Проснулся среди ночи и уже не смог заснуть.
Теперь он сидит за своим письменным столом и думает об этом особенном ритме в движениях Янне, за которым угадывалась мягкость и, как ни странно, любовь.
«Я никогда не смогу с ним соперничать», — думает Даниэль и открывает в компьютере новый документ, потом сбрасывает со стола стопку статьей, найденных на слово «изнасилование», отправляет их в мусорную корзину.
Не в состоянии этим заниматься.
И сидеть здесь не в состоянии.
«Я должен пополнить силы, — думает Даниэль, — вернуть их. Снова найти искру. Но эта искра — не в том, чтобы писать историю изнасилований в Линчёпинге. Это сделает кто-нибудь другой. Может быть, ты, Малин?»
Сон этой ночи.
Мальчик, стоящий возле ее кровати и кричащий: «Мама, мама, помоги мне дышать».
Она отозвалась.
«Ты не можешь дышать?»
Мальчик отвечает:
«Нет, мама, помоги мне».
«Я не твоя мама».
«Ты моя мама. Правда?»
«Нет».
«Помоги мне дышать».
«Почему?»
«Потому что я твой брат».
«Ты не можешь дышать?»
«Нет, ты должна показать мне, как это делается».
— Надо же, как жарко! И так было все время?
Туве сидит над тарелкой с кефиром и хлопьями, Малин стоит возле мойки, допивает третью чашку кофе, готовится запихнуть в себя бутерброд.
— Все это время стояла дикая жара, Туве. И по телевизору сейчас сказали, что это будет продолжаться и дальше.
— Здорово. Тогда я могу поехать искупаться.
— С Маркусом?
— Ну да, с ним или с кем-нибудь из подруг.
— Ты должна мне сказать, с кем пойдешь купаться.
— Разве я не имею права купаться, с кем захочу?
— Прочти газету, и ты узнаешь, почему я хочу знать, где ты и что делаешь.
Туве листает «Корреспондентен». Там несколько страниц об убийствах. Один из заголовков: «Полиция молчит».
— Ужас, — говорит Туве, даже не спрашивает, расследует ли мама это дело, — знает, что именно этим она и занимается. — Так это не тот, которого вы уже засадили в изолятор?
— Туве, это по-настоящему страшно, — говорит Малин. — Да, у нас в изоляторе сидит один подозреваемый. Но ты должна быть осторожна. Не ходить одна. И сообщай мне, где ты.
— Ты имеешь в виду — по вечерам?
— Всегда, Туве. Я даже не знаю, существует ли разница между днем и ночью для того, за кем мы охотимся.
— По-моему, ты преувеличиваешь.
— Не спорь со мной. Если я в чем-то разбираюсь лучше, то как раз в этом.
Малин слышит гнев в своем голосе, словно вся агрессия этого убийственно жаркого лета вырывается наружу, и видит удивленное, испуганное и затем обиженное лицо Туве.