Стонкувене с тревогой посмотрела на мужа. Но он сидел, опустив голову, и молчал. Пришлось самой ответить.
— Детка, тебе, наверное, показалось. — Она сама испугалась своего дрогнувшего голоса. — Или, может, так зовут их знакомую девочку.
— Нет, не показалось. Правда, папочка?
Он ответил не сразу.
— Тетя Лейя и дядя Илья наши друзья… — Он умолк, подыскивая слова. — Тебе надо с ними подружиться или хотя бы пожалеть их.
— А почему их надо жалеть?
— Потому что они очень много страдали.
Стонкувене чувствовала надвигающуюся опасность, но не знала, как ее избежать.
— Они болели? — спросила дочка.
— Нет. Страдают не только когда болеют.
— Не расстраивай ребенка, — пыталась остановить мужа Стонкувене. — Рано ей еще знать о страданиях.
— Мамочка, ты же сама говорила, что я уже большая.
И Стонкус решился:
— Это было давно, когда здесь хозяйничали немцы. Не обычные немцы, как наши соседи в Германии, а злые гитлеровцы, ненавидевшие других людей. — Он помолчал. — Особенно евреев.
— Кто такие евреи?
— Обыкновенные люди. Как тетя Лейя и дядя Илья.
Испугавшись продолжения, Стонкувене пересела к девочке и обняла ее. А Стонкус, все так же уставившись в пол, продолжал:
— Гитлер приказал их убивать.
— Умоляю тебя, не продолжай! — вскрикнула Стонкувене.
Но он, преодолевая себя, продолжил:
— Сперва всех загнали в гетто.
— Что это такое?
— Тюрьма. Только большая. Занимала несколько улочек, отгороженных высокой каменной стеной.
— И им там было плохо?
— Очень плохо.
— Прошу тебя, не травмируй ребенка!
Однако Стонкус, видно, решился наконец открыть девочке правду.
— Самое страшное, что оттуда время от времени людей угоняли за город и там расстреливали.
— Но тетю Лейю и дядю Илью ведь не… — последнего слова девочка не смогла произнести.
— Их вместе с еще многими отправили в концлагерь. Помнишь, нас в такой лагерь возили на экскурсию?
— Помню. Там такие страшные печи.
— Хватит мучить ребенка, — не выдержала Стонкувене.
— Онуте, ты наша дочь, и мы с мамой тебя очень любим. Но ты… — он все-таки запнулся, — тоже была в том гетто. Когда была совсем крохой.
— Без вас?
— Да.
— А почему?
Он ответил не сразу. Объяснять, кого именно загоняли в гетто, еще рано. Потом, когда подрастет… Пока пусть привыкнет к тому, что эти несчастные ей не тетя и дядя.
— И чтобы тебя спасти, твой… — он все-таки запнулся, — родной отец, которого ты зовешь дядей Ильей, тайком, рискуя твоей и своей жизнью, вынес тебя оттуда и принес к нам, и ты стала нашей дочерью.
— Зачем ты мне это рассказал? — крикнула девочка сквозь слезы.
— Чтобы ты знала правду. И чтобы родившим тебя людям не надо было играть роль чужих людей.