— Он никогда бы не заговорил об этом. В том состоянии, в каком ты тогда была…
— Конечно. Вместо этого он развлекал меня чудесными сказками о феях и эльфах.
— А про эльфа, который умел обращать воду в огонь, он тебе рассказывал?
Дженни кивнула, ее глаза засияли.
— И про фею, которую не позвали на праздник в честь дня летнего солнцестояния…
— …а она в отместку наложила заклятие на нанятых в качестве лампочек светляков, и они все превратились в ос.
Оба тихо рассмеялись.
Дженни вздохнула, отдавшись воспоминаниям.
— Иногда мне становилось совсем худо, и тогда Декстер рассказывал разные смешные истории про говорящих зверей — умных и коварных, добрых и злых… и я начинала смеяться против собственной воли.
— Про зебру, проспорившую свои полоски…
— И про попугая, который был капитаном на пиратском корабле….
— А еще про жадного терьера, который рассорился со всеми своими друзьями…
Дженни снова засмеялась, восторженно, словно дитя. Браво представил, как отец пытался спасти ее, как нянчился с ней, словно с попавшим в беду ребенком. Дженни стала для Декстера приемной дочерью, отношения с ней облегчали боль от утраты Джуниора…
— Мы вместе читали книги… исторические романы, где герои проходили через тяжелейшие испытания, переживали ужасные потери, и все-таки в конце концов торжествовали победу. Я прекрасно понимала, зачем он это делает, — и это помогало. Он так сочувствовал мне, он понимал меня, предугадывал моменты подступающего беспросветного отчаяния… Как я не догадывалась, что он сам прошел через личную трагедию? Он возился со мной целый год, и за это время я полюбила его, что, полагаю, совсем неудивительно… Но я любила его как отца, и он никогда… у него никогда не было на меня никаких таких планов. Наоборот, Декстер был единственным человеком, рядом с которым я чувствовала себя в безопасности. Пока не появился ты.
— А что, если у меня как раз есть на тебя «какие-то такие планы»? — поинтересовался Браво.
Дженни посмотрела ему в глаза, щеки залил румянец.
— Я изменилась. Теперь меня это не пугает.
Стены Сумельского монастыря, вросшего в утесы возле самой вершины отвесного горного кряжа, вздымались в кобальтовое небо, словно неприступная крепость. Особым изяществом и утонченностью постройки не отличались; будучи оплотом веры, Сумела, казалось, была возведена с расчетом на вражеские осады.
— Итак, война развязана, — произнесла Камилла.
— Неужели нет другого пути? — спросил Браво.
— Увы, мой сын сделал свой выбор, — ответила она. — Близится финал, и ставки очень высоки. Сомневаюсь, что он сможет отступить от плана теперь, даже если захочет.