Ближе к одиннадцати часам вечера детективы подъехали к штаб-квартире и распрощались. Прежде чем идти к своей машине, Болт сказал Мо:
— Прости, что испортил тебе вечер.
Тот улыбнулся:
— Вы тут ни при чем. Если бы все эти люди не умирали при таинственных обстоятельствах, оставляя за собой всякие темные секреты, я бы сейчас сидел у себя дома с банкой пива в руке и смотрел бы «Матч дня».
— Теперь езжай домой, отдохни.
— Договорились. Вы как, объявите Меронов в розыск?
— Да, сейчас.
Болт захлопнул дверцу и проводил машину Мо взглядом. Дождь прекратился, облака на светло-оранжевом небе рассеивались. Он был измотан донельзя. Таких дел ему еще не доводилось расследовать: каждую секунду всплывают новые, противоречащие предыдущим факты, и события развиваются с головокружительной быстротой. Болт привык к делам иного рода — тем, которые растягивались на месяцы, пока он медленно и терпеливо собирал улики против осторожных неуловимых преступников. Сегодня же он столкнулся с серией внезапных жестоких преступлений, в которых могли быть замешаны люди, поставленные у кормила власти.
Болт гадал, находился ли в центре этих событий человек, так называемое самоубийство которого они сейчас расследовали. С уверенностью можно было сказать одно: если Парнэм-Джонс действительно входил в шайку педофилов, то где-то существует доказательство его причастности.
Подойдя к «форду», он еще раз позвонил Мэтту Тернеру. Снова включился автоответчик, и Болт повторно оставил сообщение с просьбой перезвонить ему в любое время.
Потом залез в автомобиль и завел мотор, чувствуя лишь пустоту. Пустоту и усталость.
Он включил первую передачу и тронулся.
От нашего коттеджа тянулась полоса сплошного леса, которая через милю с лишним упиралась в сельскохозяйственные угодья. Казалось, мы уже многие часы бежим по подлеску под проливным дождем, вконец измотанные и потрясенные событиями этого проклятого дня. Колючие кустарники цеплялись за одежду и царапали кожу, но мы ни на минуту не останавливались, зная, что иначе нам не выжить.
Наконец мы добрались до опушки и рухнули на колени, оставаясь в темноте, под укрытием деревьев. Вдоль опушки бежала узкая грунтовая дорога, едва ли не тропинка, за ней на пологом склоне раскинулось огромное пшеничное поле, примерно в четверть мили шириной, за которым опять начинался лес. Когда-то мы гуляли здесь вместе с детьми, и я припомнил, что на другой стороне поля стоят несколько амбаров, которых с дороги не видно. Мы ничего не слышали, кроме собственного тяжелого дыхания, нескончаемого шума дождя и приглушенного воя сирен где-то вдали.