Он находил спектакль, разворачивавшийся перед ним, интригующим и занимательным.
Он понимал теперь, почему о герцогине говорили, затаив дыхание, и почему предостерегали его против контакта с нею.
«К счастью, — думал про себя маркиз, — я обладаю слишком здравым рассудком, чтобы попасться в такую ловушку».
Он был уверен, что именно с этой целью она познакомила его с Аспазией.
Маркиз передал герцогине все жалобы, и вместо того, чтобы ответить на них, она решила заловить его в свои сети, сделать себя необходимой для удовлетворения его страстей, как она, очевидно, стала необходимой для других мужчин, сидевших за столом.
В глазах маркиза сквозила саркастическая усмешка, когда он вновь обратил внимание на Аспазию.
Она действительно выглядела очень молодой, чистой и невинной девушкой, способной привлечь внимание мужчины, поскольку по виду была полной противоположностью искушенным женщинам, с которыми он проводил время в Лондоне.
Более того, он уже убедился, что она была совершенной актрисой.
Она очень хорошо разыграла робость и неуверенность при первой встрече с ним (и тот пытливый вопрос в ее глазах, как будто она боялась его как мужчины). Если бы она была на сцене, то скоро добилась бы известности.
Но он полагал, что она выбрала более древнюю и более определенную профессию, и подумал, что к концу вечера выведает все о ней и докажет, что она не так невинна, как хочет казаться, и, несомненно, не так чиста, как выглядит.
Прежде всего ее платье слишком декольтировано, и, кроме того, пламя ее волос заставляет думать, что ей не чужд пыл Венеры, хотя она до времени не проявляет его.
Повернувшись к ней, он заметил, что она с удивлением разглядывает гостей, а когда увидела герцогиню в конце стола, то быстро отвела взгляд и сказала:
— Пожалуйста, продолжим разговор о ваших лошадях.
— Мне кажется, мы уже исчерпали эту тему, — ответил маркиз. — Чем еще вы интересуетесь?
— Картинами, — ответила Аспазия. — Когда я прибыла сюда, я увидела Рубенса в комнате, в которую меня привели, и картина эта оказалась еще более прекрасной, чем я ожидала.
— Кто сказал вам, что это Рубенс? — спросил он.
— Я знала, — ответила она, — но под картиной есть надпись.
— Признайтесь, — сказал маркиз, — что вы сначала посмотрели имя художника в надписи.
— Я не настолько глупа, чтобы не узнать Рубенса, — возразила Аспазия. — Колор его красок совсем не похож на Цвета картин других художников. Пуссена узнать труднее, и мне пришлось гадать, когда я увидела его полотно в той же комнате. Лишь когда я подошла ближе, чтобы прочесть имя художника на раме, я убедилась, что не ошиблась, — Вы удивляете меня, — суховато сказал маркиз, как будто не веря ей, и Аспазия вдруг вспомнила, что должна говорить о нем.