А Юл никогда не говорил Матильде о любви, но это не означает, что он ее не любил. Вообще ничто ничего не означает. Его любовь не была похожа на «здесь-и-сейчас-любовь» Мати в те времена, когда Кай еще был с ними обоими. Это была любовь-ожидание. Ожидание того дня, притаившегося где-то за грядущим поворотом, когда взгляд Матильды наконец перестанет разыскивать в его наружности черты Кая и различит его собственные.
В этом ожидании Юл провел десять лет и пережил множество больших и малых увлечений Матильды без особого напряжения и ревности. Он знал, что сам он всегда будет лежать у Мати на отдельной полочке, вне любых сравнений с кем бы то ни было, кроме Кая.
И вот в лице коллекционера М. он вдруг почувствовал угрозу и был неприятно этим удивлен.
Ужин в Палаццо Лоредан затягивается допоздна. Матильда выходит на балкон и закуривает сигарету. Каменные перила уставлены плошками с огнем: так злые венецианские комары меньше беспокоят гостей. Мрачная роскошь звездной ночи бросается Матильде в глаза. М., стоящий к ней спиной, оборачивается.
— За каким столом вы сидите?
— «Санкт-Петербург», а вы?
— «Самана».
— «Самана»?
— Видимо, его хотели назвать «Самара», но перепутали буквы.
Волосы М. совсем светлые, того удивительного оттенка, который был бы у волос Матильды, не выкраси она их стойкой краской цвета «сияющий каштан», чтобы наконец перестать быть блондинкой. Широкая переносица и глубоко посаженные темные глаза делают его похожим на полярного медведя. Если бы с М. ваяли скульптуру-аллегорию, она бы называлась «Уверенность». Не та волевая уверенность, которая подразумевает рубленый подбородок и цепкий взгляд. Подбородок как раз слабоват. Скорее, это вальяжная уверенность сибарита в том, что ему доступны все земные блага. Его взгляд будит в Матильде странные чувства. М. не оценивает Мати, не раздевает ее взглядом, не пытается завладеть ее вниманием. Он смотрит на нее так, словно она уже принадлежит ему. Словно Матильда — красивая и дорогая вещь, возможно лучшая в его коллекции, с которой он один умеет обращаться и владеть которой достоин он один. Словно он уже многажды брал ее, буднично и властно, и им это нравилось обоим. Словно у Матильды никогда не было и не будет повода отказать ему.
И почему-то это льстит ей. Почему-то ей хочется, чтобы это было правдой.
— Ваша работа в «Корниче», — говорит М., — я много думал о ней. Хочу ее приобрести.
— Вы могли бы сделать это в Москве.
— Я успел пожалеть, что был к вам невнимателен.
— Что мешает вам проявить внимание сейчас?
Мати отворачивается и делает вид, будто любуется отражающимся в канале звездным небом. Ей ненавистна игра, в которую она всегда играла с удовольствием. Она чувствует в себе накопленную усталость материала. Чувствует все тридцать с хвостиком, прожитые то ли в погоне за любовью, то ли в бегстве от нее. Все, что она может сейчас выиграть в этой игре, — пара встреч в дорогом отеле: приумножить его уверенность и свою неприкаянность.