Почему так земля твоя холодна, скажи, королева Мод, так пуста она и обширна за бездной полярных вод? И когда мы рассвет встречаем, смеясь и играя друг с другом, купая ноги в росе, — где-то там, за Полярным кругом, не гаснут ночные звезды в твоей ледяной косе. Вышит стежками вьюги белый бескрайний холст. Птицы кроят ли саван из вышитого холста? О, как снежный покров мягок, пушист и толст! О, как баюкает сладко вечная мерзлота! Спи, королева Мод, ведь блажен, как известно, тот, кто, замерзая насмерть, спит и видит цветные сны. Засыпай, не скорби ни о чем, ты же хочешь дождаться весны, хочешь плыть в скорлупе ореховой по прозрачной глади ручья, укрывшись маковым лепестком, прекрасная и ничья. Слышишь смешливых духов лесных, что зовут тебя в свой хоровод?.. Спит и видит цветные сны, спит королева Мод.
Это песня, которую Павлик не споет Матильде. Сердце Павлика, разбитое инфарктом, таким предсказуемым для его лет и образа жизни, остановилось в первый день новой зимы.
Никогда еще, ни разу за последние двадцать лет ей так сильно не хотелось вернуться на Кубу. Воображаемую Кубу, райский остров ее детства, откуда зарытыми кладами тайно сияли ей свобода, безмятежность и другие чудесные позабытые вещи. Она представляла, как все могло измениться, пока ее там не было, и приходила к выводу, что это были добрые перемены. Теперь она не упустила бы ни единого из тех удовольствий, что были недоступны ей по малолетству. В ее распоряжении были бы взятый напрокат старинный американский автомобиль, мохито и «Куба либре» в высоких стаканах, ночные прогулки, белозубые ребята, душные клубы, а может, и наркотики. Она мечтала как девчонка обо всей этой цветной белиберде из туристских буклетов и находила в этом отдых. Там, на острове, где правит бессмертный Фидель, смерть и на пушечный выстрел не подпускают к берегу. Там все поют и танцуют под музыку бессмертных парией из Buena Vista Social Club, целуются и резвятся в море, пьют ром и курят сигары. Калейдоскопические миражи, видения жарких оазисов в ледяной антарктической пустыне горя, одиночества и безлюбовья.
Знакомые Матильды не могли не отметить, что после похорон отца она стала вести себя странно. Тем из них, с кем не виделась годами, вдруг звонила с предложением встречи. Старалась не пропускать ни одной вечеринки; с открытия выставки она ехала на презентацию, оттуда — в ночную дискотеку и дальше, на сонные after party в марокканских кальянных. Люди шарахались от нее: что-то в ней, экстравагантно одетой, с лихорадочным блеском в глазах, пугало их. Ее нарочитое бесшабашное веселье, будто пояс шахида, кричало о ее намерениях. От нее ждали утраты самоконтроля, как минимум истерики, ждали, когда же наконец она, накачанная шампанским и кокаином, завертится, как шутиха, в огненном колесе безумия.