Я, пребывая в полусонном состоянии, предавался подобным размышлениям, когда вдруг в нескольких метрах от судна на поверхности воды появилась пара каких-то больших предметов розового цвета, которые затем снова погрузились в воду, выпустив каждый по небольшому фонтанчику воды.
Я перегнулся через перила, пытаясь понять, что же это такое.
— Мы называем их botos[5], — послышался справа от меня хриплый голос.
Я удивленно обернулся и увидел, что один из пассажиров, которые прошедшей ночью неугомонно орали песни, встал рядом со мной (причем так тихо, что я его даже не заметил) и теперь слегка затуманенным взором внимательно разглядывал реку.
— А вы их называете речными дельфинами, да? — спросил он, не поворачиваясь ко мне, на хорошем испанском языке, хотя и с заметным бразильским акцентом.
— Да, — ответил я, снова бросая взгляд на реку, — но я их никогда раньше не видел. Странно, что они розового цвета.
Мой собеседник пару секунд молча смотрел на реку, а затем, обдавая меня запахом водки из сахарного тростника, сказал:
— Это потому, что они — гринго.
— Гринго?
— Легенда реки гласит, — стал объяснять он очень серьезным тоном, — что, когда наступает ночь, они превращаются в красивых гринго, высоких и светловолосых. Когда в деревнях проходят какие-нибудь праздники, они выбираются на берег и, превратившись в мужчин, соблазняют девушек. Те беременеют, а некоторые и вовсе превращаются в botos-самок и исчезают навсегда.
— А может… — предположил я, поднимая бровь, — когда в этих деревнях проходят праздники, девушки развлекаются с обычными парнями, а затем, забеременев, сваливают вину на бедных дельфинов?
Мой собеседник недовольно взглянул на меня: ему, видимо, не понравилось мое предположение, порочащее местных девушек.
— Но как же тогда объяснить то, что некоторые из них исчезают?
— А разве не может случаться так, что они попросту убегают со своими возлюбленными?
Мой собеседник окинул меня пристальным взглядом. Он явно не одобрял мой скептицизм по поводу рассказанной им местной легенды.
— Откуда вы родом? — спросил он, прищурившись, как будто место моего рождения могло послужить объяснением моей недоверчивости.
— Из Испании, — ответил я.
— А-а… Испанец, — пробормотал он с таким видом, словно это очень многое объясняло.
По правде говоря, я предпочел бы постоять на палубе один, но правила вежливости требовали, чтобы я тоже задал своему собеседнику какой-нибудь вопрос, — так, как, например, принято говорить о погоде с тем, с кем едешь в лифте.
— Вы тоже направляетесь в Сан-Фелис?
— Нет, я сойду на берег раньше, в Порту-ди-Мос. Я ездил в Сантарен за ртутью.