— Ну, хорошо, — сказал я. — Поступим проще. Передайте Ефиму Шлайну, которого вы не знаете и которого нет, что я возвращаюсь в Москву. Передайте еще, что Шемякин считает пребывание в Таллинне для себя ненужным. Скажите, что он с удовольствием увидится с ним в Москве, когда у него, то есть Шемякина, конечно, выберется минутка… Шлайн также может приехать ко мне в гости. Скажите, что я приглашаю. Можно с компанией. Спасибо.
Я надел шляпу и направился к двери.
И в этот момент сообразил, что в Москву, скажем так — домой, дорога отрезана. Въехал я по французскому паспорту с транзитной визой, проставленной эстонским КПП на рижском шоссе. Российский паспорт, с которым я летал в Лейпциг, оставался без отметки о выезде и, соответственно, это значило, что для германских и российских властей я не покидал Германии. Как в армянском анекдоте, когда Карапет начал красить полы от двери и закрасил себя в угол. Следовательно, в данную минуту, если я и начинал дорогу домой, то вела она в сторону Германии.
Но меня остановили.
— Прошу подождать, — сказала Марта Воинова. — Вернитесь, пожалуйста. Не горячитесь. Давайте разбираться вместе.
— Давайте, — покорно сказал я.
— Тут все говорят по-русски? — веселым баритоном спросил человек в плаще и не вязавшимся с ним меховым «пирожком» на голове. Предположительно это был Дубровин.
— Вот, — сказала ему Марта Воинова. — Господин Шемякин желает видеть Ефима Шлайна. Господин Шемякин говорит по-русски.
Лицо лилипутки пошло сухими морщинами от глаз к вискам и от крыльев носа к подбородку. Это она улыбалась. Следовало полагать, что госпожа Воинова пошутила. Видимо, насчет моего русского языка.
Воинова злоупотребляла пудрой и румянами. Или не знала, что накладывать сначала, а что — потом. Мелкие катушки — как бы из розоватого теста — на щеках готовились осыпаться. Она обожала Дубровина. Как и Андрей, который, поднявшись, принял за бронированной конторкой позу, напоминающую выполнение команды «смирно».
— Вы можете предъявить какие-нибудь документы? — спросил Дубровин. И пока я доставал бумажник, он, забыв обо мне, похохатывая, рассказал: — Один русак в лавке покупает то да се, плетет невнятное по-эстонски, продавщица ему говорит, мол, ладно, я по-русски понимаю, а он в ответ: дорогая, спасибо, мы пятьдесят лет терпели ваш русский, потерпите теперь наш эстонский…
Морщин на висках у Марты прибавилось. Андрей почтительно захихикал с полминуты спустя, когда Дубровин уже искал — разумеется, тщетно — эстонскую визу в моем российском паспорте.
— Мы действительно не знаем никакого Шлайна, — сказал он, захлопывая и возвращая паспорт. Отсутствие визы его удовлетворяло. Это означало, что меня, говоря философским языком, нет ни в природе, ни в обществе. Это его тоже вполне удовлетворяло. Общение со мной было все равно что не общение. Ни к чему не обязывало, во всяком случае. — У вас найдется несколько свободных минут?