Сан-Франциско казался ей теперь слишком большим. Он, конечно, был одним из самых прекрасных городов мира, но с каждым новым днем она все больше понимала, что маленький, оставшийся позади островок ей гораздо дороже.
Рейн лакомилась гигантскими крабами в «Рыбацкой Пристани» и возвращалась мыслями в тот дождливый день, когда съела целую миску перченой похлебки из моллюсков. У Матти? Или Моди? Она специально съездит и выяснит. К магазинам на Рашен-Хилл она не проявила никакого интереса. Наряды для нее ничего не значили, несколько простеньких платьев да пара джинсов — больше ей и не надо.
Однажды утром она выскользнула пораньше, чтобы увидеть восход солнца с горы Тамалпиис. Зрелище небоскребов, плывущих над золотой дымкой, раньше неизменно вызывало у нее восхищение, но теперь она отвернулась, вспомнив позднюю луну, льющую свой свет из-за облаков.
Как-то поздно вечером к ней в комнату вошла Элеанор.
— Дорогая, что бы ты сказала, если бы я вернулась к твоему отцу?
— Но зачем, мама?
— Ну а как ты думаешь, простофиля? — Элеанор подогнула под себя маленькую ножку, усевшись в ногах кровати Рейн. — Я была так ужасно молода, когда мы поженились, — только что со школьной скамьи. Эд уже был достаточно взрослым, ему хотелось осесть и создать семью. Ведь всю жизнь он находился под пятой у Мортимера, бедняжка. — Она театрально вздохнула, и Рейн начала быстро размышлять, можно ли ей довериться. Но, прежде чем она пришла к какому-то выводу, мать продолжила: — Конечно, мы пытались. Ну, то есть двенадцать лет мы пытались. Когда ты родилась, Эд купил для нас дом в долине, который его вполне устраивал, но не меня. Он был просто счастлив сбежать от назойливого старикашки, но я там скучала до смерти. И потом, Мортимер контролировал все расходы. Эду остался небольшой капитал от отца, но, конечно, ни о какой роскоши тут не приходилось и думать. По крайней мере, такой, какой мне хотелось. Я ведь у родителей единственный ребенок, ты же знаешь, и я была ужасно испорченным ребенком, и этот мерзкий старикан… ну да, я знаю, о мертвых плохо не говорят, но, дорогая, ты даже не представляешь, как он мог управлять людьми.
Рейн горько улыбнулась. Бедный дядюшка Мортимер — он не оставил после себя почитателей.
— Мне кажется, мы с Эдом ужились бы, если бы Мортимер не вмешивался, — продолжала Элеанор. — Он прекрасно знал, как лучше воспользоваться слабостями других, а я уже сказала, что была испорченной — и до сих пор, наверное, осталась такой, но мне кажется, я, наконец, начинаю взрослеть. Твой отец, моя дорогая, слишком мягок, и это ему же во вред. Он нуждается во мне.