– Да, кстати, что-то ее не видно?
У Дианы покраснел кончик длинного носа.
– Она одна могла управиться с моими волосами, она умела делать такой массаж, что после него все мое тело горело, и я чувствовала себя шестнадцатилетней. А ведь я говорила ей, чтобы она не злоупотребляла белилами! Но бедная Нини так стеснялась своей смуглой кожи, своих красных рук… А теперь ее нет, моей голубки!
И Диана все же зарыдала.
– Умерла? – сочувственно цокнул языком Челлини. – Я давно говорил, что в этих белилах содержится крайне опасное вещество, способное вызвать болезнь крови.
– Да с чего вы взяли, что она умерла! – гневно выкрикнула сквозь слезы Диана. – Не умерла, а очаровала своей набеленной рожицей купца, вышла за него замуж и теперь ходит в чепце на рынок, а обо мне и думать забыла, а ведь я готовила ей приданое, маленькой неблагодарной мерзавке!
– Успокойся, дитя мое. В моем снадобье не будет яда, все твои гадкие собачонки останутся в живых. Я возьму кровь белого голубя, и миндальное молоко, и золотую пудру…
Диана схватила с зеркала очаровательную фарфоровую бонбоньерку.
– Было. Все уже было. И кровь голубя, и слезы василиска. А золотая пудра остается на губах короля, когда тот целует меня, и он зовет меня золотой возлюбленной, уверяя, что это сокровища моей души проступают через поры, что он оттого любит меня еще сильнее. Но сколько времени еще продлится его любовь? Сколько пройдет лет, месяцев, недель, прежде чем он заметит эту морщину возле рта, запавшие глаза, дряблую шею? Или счет пошел на дни?
Не помня себя от горя, фаворитка запустила бонбоньеркой в свое отражение. Зеркало ахнуло и осыпалось сверкающим водопадом вниз, на дубовый паркет.
– Диана! Ты не поранилась? – спросил Челлини, притягивая к себе за руку женщину, всматриваясь в ее лицо, разглядывая плечи.
– Нет. Нет, – сказала она. – Я уже успокоилась. Прости меня за эту вспышку, Бенвенуто. Ты не должен выслушивать моих сетований и жалоб.
– О, это ничего, – засмеялся Челлини. – Право же, я даже радуюсь, когда ты устраиваешь мне сцены.
– Радуешься? Чему?
– Тому, что я не женат, моя голубка!
Диана засмеялась. Слезы высохли на ее ресницах. Часть очарования герцогини, несомненно, состояла в способности легко относиться к жизни.
У дверей робко поскреблась портниха – она принесла платье, которое Диана собиралась надеть нынче вечером. Пена кружев и бесчисленные воланы белого муслина, каждый из которых был окаймлен черной бархатной полоской. Фаворитка короля носила только эти два цвета, черный и белый, – говорили, что в знак траура о своем возлюбленном покойном муже. На деле же граф де Мольврье был полнейшим ничтожеством и благополучно канул в реку забвения. Но цвета траура так подходили к лицу Дианы, к золоту ее волос, в котором не так давно стало проглядывать серебро… Пожалуй, она и в самом деле сдает. Бедный «Старый Гриб», как за глаза звали ее злоязычные придворные!