С этими словами Наташа громко постучалась в высокую двойную дверь. Когда из-за двери прозвучал приказ войти, лакей распахнул перед ними створки, и Пауэрскорт обнаружил себя в очень просторной комнате с тремя трехстворчатыми окнами, выходящими на Неву. В двух огромных резных каминах из белого мрамора пылал огонь. В дальнем конце от двери высилось массивное ложе под балдахином, окруженное столиками — один завален книгами и газетами, на другом самовар и графины с питьем, а третий полностью покрыт стопками записных книжек, в которых, судя по всему, была запечатлена подробная хроника светской жизни столицы за последние десять лет.
— Наташа, душенька, рада тебя видеть, и вас тоже, молодой человек! Вы, должно быть, лорд Пауэрскорт, явились из Англии разделить наши мытарства!
У бабушки Елизаветы Николаевны оказался высокий срывающийся голосок. Она сидела, опершись на целую гору кипельно-белых, отороченных кружевами подушек, в самом центре кровати, сухонькая, очень нарядная, в пожелтевшем от времени капоте из бесценных, ручной работы кружев, с собольим палантином на плечах, с тяжелой низкой жемчуга, закрывающей шею. Из-под кружевного чепца виднелись реденькие седые пряди, и все это в ярком свете ламп напомнило Пауэрскорту какой-то из портретов Рембрандта, несколько лет назад виденных им в амстердамском музее. Впрочем, в Санкт-Петербурге, этом самом элегантном из городов мира, казалось вполне естественным, что жизнь подражает произведениям искусства.
Старая дама твердой рукой указала сначала на стулья, приглашая гостей присесть, а потом на заварочный чайник. Наташа разлила чай. Похоже, самовар кипел не переставая. Так и лежит целый день, бедняжка, подумал англичанин, смотрит то в окно на реку, то в каминный огонь, наедине со своими воспоминаниями…
— Ну, Наташа, покажи мне карточку этого молодого человека, о котором ты спрашивала. Вы знаете его как мистера Мартина из Лондона, но в Санкт-Петербурге он мог называться совсем иначе. Попробуйте чай с лимоном, лорд Пауэрскорт, мы в России так пьем, с лимоном…
Наташа достала из сумочки фотографию. Старая дама воззрилась на нее, дальнозорко держа на расстоянии вытянутой руки.
— Жалко, что он в домашнем сюртуке, в саду… Садовник! — хмурясь, проговорила она. — Другой у тебя, думаю, нет?
— Нет, бабушка, — сказала Наташа.
— А вы, молодой человек, — повернулась старуха к Пауэрскорту, — случалось ли вам бывать на наших больших балах в Санкт-Петербурге?
— К великому моему сожалению, мадам, не имел этого удовольствия, — слегка поклонился Пауэрскорт.