Поздним вечером последнего дня торжеств Николай и Александра в сопровождении нескольких приближенных без лишнего шума отправились к источнику святого Серафима. Группа конных казаков на всякий случай держалась поодаль. Прислуга несла сменную одежду и полотенца. Поднимавшаяся из-за собора луна очерчивала его нежным сиянием. Где-то ухали совы. Вода в источнике была очень холодная, ледяная. Погрузившись почти с макушкой, Александра молилась святому Серафиму. Молилась, чтобы святой пожалел бедную грешницу, которой отказано в ее живейшем стремлении. Молилась, чтобы он позаботился об ее супруге, добром человеке, которому отказано в самом насущном: в сыне и наследнике. Молилась, чтобы святой Серафим позаботился о своей родной земле, чтобы Россию не бросило в пекло анархии и бесчинств из-за того, что на троне Романовых не будет законного преемника. И на этот раз, дрожа после ледяной купели, она поняла, что ее молитва услышана. Поняла, что родит сына. В конце концов Филипп ее не подвел.
Санкт-Петербург, октябрь 1904 г.
Два года назад Наташа Бобринская прочла «Анну Каренину», и с тех пор всякий раз, бывая на железнодорожном вокзале, она вспоминала толстовскую героиню. Между тем машинист паровоза, стоявшего сейчас на перроне, напустил столько пару, что, задумай кто самоубийство, оно прошло бы никем не замеченным. Она смотрела как зачарованная на эти огромные колеса, воображая себе, каково это, попасть под них, и так живо вообразила, что аж мурашки пошли по коже. Но на самом деле у нее не было ни малейшего желания умирать. Ее предки Бобринские, перебравшиеся в Санкт-Петербург вместе с Петром Великим, были вознаграждены за преданность государю и его новой столице тысячами десятин земли. Следующие поколения семьи в свой черед тоже верно служили царям и получили за это еще больше поместий. Наташин отец однажды пытался показать ей на карте все фамильные земли, солидная доля которых располагалась за тысячи верст от столицы. Как бы там ни было, большую часть года ее родители так и так проводили за тысячи верст от Санкт-Петербурга, но только путь их лежал не в сторону холодной Сибири, а в пределы более благодатные, поближе к Риму или французской Ривьере. Однако Наташу не очень-то занимали обширные наследственные владения. В самом деле, что может быть любопытного для восемнадцатилетней девушки в глуши, вдали от всякой цивилизации, граница которой, всякий знает, пролегает ровно там, где заканчивается Невский проспект.
Даже четыре старших Наташиных брата, дразнивших и донимавших сестренку, сколько она себя помнит, не стали бы отрицать, что она очень хорошенькая. Выше среднего роста, но не настолько, чтобы возвышаться над толпой, стройная, гибкая, с яркими темными глазами и пышными каштановыми волосами. На вокзал Наташа явилась в мехах и кое-кому из присутствующих на перроне действительно напомнила толстовскую героиню. А явилась она туда затем, чтобы проводить одного молодого человека. Мишу Шапорова Наташа знала с детства, и сейчас, когда, по ее мнению, долгое знакомство как раз могло обратиться во что-то иное, что-то более захватывающее, ему вздумалось оставить Россию ради туманов Лондона! И кстати, где ж он, думала она, взглядывая на часы и понимая, что поезд отправится уже через пять минут. Впрочем, если вы Шапоров, улыбнулась она про себя, вы, наверно, можете позволить себе опоздать на поезд — потому что, наверно, можете позволить себе тут же купить другой. Дело в том, что Шапоровы не удовлетворились огромными земельными владениями, полученными на государевой службе. Они занялись банковским делом, страхованием и прочими денежными материями, в которых Наташа ничегошеньки не понимала. Как бы то ни было, поговаривали, что Шапоровы куда богаче Романовых.