Мне пришлось уволить Анну. Несколько дней я провел дома. Я условился с парикмахером, что Джованни Баттиста будет по утрам помогать за вознаграждение при уборке помещений. Все шло превосходно, моя жена подружилась с ученым зверьком; правда, приходилось следить за тем, чтобы он не приближался к моему рабочему столу — ибо он ощущал себя немного художником и непременно стал бы подправлять и улучшать мои работы. В той мере, в какой это было уместно, я тоже старался быть полезным, особенно по части закупок. Но когда этим занимаешься, нужно держать ухо востро, иначе ты принесешь домой черт знает что! Как это было в тот раз, когда я купил на базаре бараньи котлеты, причем очень дешево, и, придя домой, с гордым видом развернул сверток, — а там вместо мяса оказались мелкие гвозди и несколько мышиных хвостов. «Подменили товар, чтоб им пусто было!» — выругался я про себя.
9
А еще эти звуки! Всю ночь напролет, с ума можно сойти!
По ночам в наш район наведывались компании хулиганов и проституток из Французского квартала. Дикое ржание, свист, вой приближались к окнам и снова удалялись. Пьяные, выходившие из кафе, произносили пространные монологи и, обезумев от возлияний, выкрикивали страшные богохульства. К этому невозможно было привыкнуть! Любое слово, громко произнесенное вслух, отражалось многократным эхом от углов и выступов домов, вкривь и вкось стоявших вдоль улицы. Из центральных кварталов города доносились пронзительные выкрики; их подхватывали — то громче, то тише — и передавали дальше. Что это означало, я не знаю. Потом вроде бы все успокаивалось, но вскоре становились отчетливо слышны какие-то покашливание и хихиканье. Бродить ночью по улочкам Перле было сущей мукой. Для обостренных чувств здесь разверзались ужасающие бездны. Из зарешеченных окон и подвальных люков доносились невнятные стоны и стенания всех родов и оттенков. За приоткрытыми дверями раздавались сдавленные кряхтенья, так что невольно думалось, что там кого-то душат. А когда я боязливо спешил домой, мне вослед раздавалось улюлюканье, повторяемое на тысячу — нет, десять тысяч ладов. Ворота и подворотни разевали рты на спешащих прохожих, словно хотели их проглотить. Невидимые голоса завлекали путников на берег реки, магазин Блюменштиха злорадно посмеивался, молочную можно было уподобить скрытой западне, даже мельница — и та не оставалась в стороне, треща всю ночь без умолку. Преследуемый страхом, я не раз по пути домой прятался в кафе. А тем временем моя бедная жена в одиночестве трепетала дома. То у ней скрипел шкаф, то сам собой разбивался стакан. Ей казалось, что из всех углов комнаты раздаются зловещие шепоты; часто по возвращении домой я заставал ее в холодном поту и представляющей себе невесть что. Эти бессонные ночи губительно действовали на ее нервы, в скором времени ей уже повсюду мерещились движущиеся тени и призраки.