В горах быстро темнеет. Надвинулась темная, темная ночь. Ни просвета, ни звездочки над головой. Только по заглушенному шуму на дне ущелья я догадываюсь о глубине пропасти под нами.
Лошадь идет сама, я давно бросила повод…
Миха Кераули — впереди со своей винтовкой; весь внимание и настороженность.
Так, в полной темноте, по краю пропасти, мы едем уже несколько часов. Устав от нервного напряжения и длинной дороги, отчаявшись когда-нибудь добраться до Шатали, я предлагаю Кераули дождаться рассвета под скалою. Но он молчит, к чему-то чутко прислушиваясь, готовый каждую минуту спустить курок. Вскоре он заставляет т. Сулаберидзе снять белую папаху (хорошая мишень) и сам снимает башлык. До сих пор я видела перед собою в темноте два движущихся белых пятна, а тут они исчезли. Не знаю, как случилось, но мы с Датико (он ехал последним) отстали. Помню, в одном месте, на дне ущелья, тропа пропала, и мы попали в водоворот ледяной Арагвы по брюхо лошади. Нас стало относить течением назад. Датико кричал, звал Сулаберидзе и Кераули, но его крики пропадали в реве Арагвы. Умные лошадки как-то сами выкарабкались по камням, и мы снова стали подниматься вверх. Одежда намокла и прилипала к телу, как ледяной компресс.
…Давившие, словно стены склепа, скалы неожиданно расступились. Стало чуть посветлее, а впереди — наконец-то — огни Шатили. Вот и наши спутники. Залаяли собаки. И сейчас же, — должно быть шатильцы привыкли к ночным тревогам и постоянным нападениям, — в разных местах зажглись смоляные факелы, при красноватом свете которых я увидела башни и стены Шатили, знакомого мне по выцветшим гравюрам старых английских художников, и шатильцев с винтовками на высокой стене из камней.
Нас окружили. Мою лошадь кто-то ведет под уздцы.
Я не знаю, гостья я или пленница.
Большое наслаждение — снять тяжелые намокшие башмаки и греться у очага. Глаза слезятся от едкого дыма, но это пустяки. В подвешанном на цепи, над огнем, большом котле вскипает молоко; хозяйка, молодая женщина, позвякивая монистами (дзыви), засыпает в котел кукурузную муку. Мы с аппетитом уничтожаем вкусную молочную, кукурузную кашу, щедро политую топленым маслом. Хозяин — шатилец, бывший солдат русской армии, немного говорящий по-русски, дает нам насытиться, потом между нами происходит такой разговор:
— Откуда ты приехала?
— Сейчас из Тифлиса, а сама из Москвы.
— Сашу Гегечкори знаешь?
— Знаю. Наркомвнудел Грузии.
— Ну, опиши, каков он.
Описываю.
— Да вот смотри, — прибавляю, — мандат подписан им.
Допрос окончен с благоприятным для меня результатом. Шатилец становится любезнее и разговорчивее.