Присев на старую каменную стену, окружающую базар, они ели алые, напоенные солнцем вишни. День уже клонился к вечеру, и солнце утратило свой безжалостный жар. От нагретых камней исходило тепло, во всем чувствовался мир и покой, и пронзительное ощущение потерянного счастья вдруг охватило Марианну.
Она знала, что навсегда запомнит этот день — звуки и запахи марокканского базара, тепло древних камней, вкус вишен. И Хадсона рядом.
— Анни, ты счастлива? — послышался вдруг его голос. — Довольна жизнью в Лондоне и работой? У тебя есть все, что тебе нужно?
Как он может спрашивать!
— Да, еще бы! — ответила она с сияющей улыбкой, хотя едва не подавилась вишней от этого вопроса. — А ты доволен?
— Своей работой? — Он задумчиво покачал головой. — Конечно, это очень важная часть моей жизни, но не вся жизнь. Есть еще досуг.
«Видела я твой „досуг“ в отеле!» — подумала Марианна, вспомнив рыжую красотку. Острая боль — боль ревности — пронзила ей грудь.
— Очень хорошо, — произнесла она, выдавив из себя еще одну улыбку.
— Ты думаешь? — сухо отозвался Хадсон, и взгляд его скользнул в сторону, где торговцы укладывали свои пожитки, собираясь в неблизкий путь к родным селениям. — Да, я стараюсь соблюдать равновесие между работой и отдыхом. В старину говорили: «На том свете отдохнем», но для меня эта поговорка звучит глупо. Мне приходилось видеть людей, в буквальном смысле надорвавшихся на работе, и ничего хорошего в этом нет, поверь мне.
Марианна ясно представила себе, как, наработавшись вдоволь, Хадсон предается «отдыху» с рыжей красавицей.
— Разумеется. — Ответ прозвучал слишком резко, и она поспешно добавила: — Ты занимаешься спортом? Что ты делаешь, чтобы расслабиться?
Хадсон окинул ее взглядом, полным холодного удивления, и Марианна прикусила язык. Она разговаривает с ним словно с каким-то случайным знакомым.
— А ты не помнишь? — мягко спросил он. — Неужели два года — такой большой срок?
— Я… нет… боюсь, что…
— Сквош. — Он явно наслаждался ее замешательством. — Я играю в сквош, Анни.
— Ах да. Сквош! Конечно! — повторила она словно попугай.
— И во многие другие игры, — негромко и с нажимом закончил Хадсон.
Солнце стояло еще высоко над горизонтом, когда они собрались домой. В машине парило как в сауне, и Марианна, бросив шляпу на заднее сиденье, попыталась собрать рассыпавшиеся волосы в узел на макушке, чтобы охладить вспотевшую шею.
— Словно веретено с золотыми шелковыми нитями.
— Что?
Голос Хадсона, бархатный, с чувственными хрипловатыми нотками, будто звучал где-то в глубине груди. Марианна не расслышала его слов.