— Нет, что ты! — поспешно ответила она. — Я просто устала. Знаешь, столько дней напряженной работы. — Она робко улыбнулась и получила ответную улыбку.
— Возможно, — заметил Хадсон, взглянув на тяжелые наручные часы в золотом корпусе. — Но еще слишком рано, чтобы ложиться спать?
— Д-да… — Марианна не могла понять, куда он клонит, видела только, что серые глаза его блестят опасным блеском.
— Может быть, Кийт приготовил для тебя работу на вечер?
— Нет. То есть… не думаю… нет, ничего не назначено. — Услышав собственный голос, превратившийся в какой-то лепет, она замолкла и строго приказала себе успокоиться. — Думаю, сегодня все рано лягут, — неловко закончила она наконец. — Мы все устали.
— Да, разумеется. — Голос его стал холоднее. — Кажется, они как раз сейчас отплывают, верно?
Он знал! Он все это время знал!
— Чего ты боишься? — спросил он. — Думаешь, если я пойму, что ты одна, тут же наброшусь на тебя и изнасилую? Или начну досаждать, преследуя по пятам?
— Нет, конечно, я ни о чем таком не думала! — покраснев, смущенно ответила Марианна.
— Нет? Прости, не верю. — В серых глазах его таилось нечто глубокое, но непонятное Марианне. Гнев? Горечь? Уязвленная гордость?
— Хадсон, я вовсе не… — начала Марианна, но Хадсон прервал ее со своей обычной самоуверенной властностью:
— Не трудись оправдываться, Анни, мне малоинтересны твои объяснения. Вижу, ты действительно устала, так что…
— Хадсон…
— Спокойной ночи, Анни, приятных снов.
Эти слова он произнес таким тоном, что продолжать разговор было невозможно. Секунда — и Хадсон исчез, только в дверях обеденного зала мелькнули его гордый профиль и разворот атлетических плеч.
Расширенными от боли глазами Марианна смотрела ему вслед. Черт бы его побрал! Она не хочет, чтобы все кончилось так! Он снова ничего не понял и теперь будет презирать ее еще сильнее, чем раньше! Что делать? Бежать за ним? Объяснить все о своей поездке? Попрощаться как следует? Она застыла в кресле, пораженная этой мыслью. Что значит «как следует»? Молить его о прощении? Может быть, сказать то, что говорить нельзя? Нет, это безумие! Будь благоразумна, Марианна!
Она выбрала этот путь два года назад и должна идти по нему, как бы сердце ни рвалось к прежним мечтаниям. Если она его любит, по-настоящему любит — а Бог свидетель, это так и есть! — нужно оставить его в покое. Иной путь эгоистичен и жесток. Пусть считает ее бессердечной кокеткой, пусть уйдет прочь и забудет о ней навсегда.
С трудом передвигая ноги, Марианна побрела в номер. У двери она оглянулась в смутной надежде… надежде на что? «Дура, — жестоко упрекнула она себя, — неужели ты надеешься, что он стоит здесь и ждет? Может быть, воображаешь, что он тоже страдает? Идиотка, неужели не понимаешь, что, даже если твои мечты сбудутся, это обернется бедой для вас обоих?»