Джеффри заметил, что комната произвела на Сару приятное впечатление.
— Теперь я всегда здесь ем. Это… проще. — Появилась женщина, которая открыла им дверь, когда они прибыли в дом, и Джеффри моментально перевел взгляд: — Миссис Флеминг, это Сара Маккрей, моя бывшая жена. — Это сообщение вызвало некоторое удивление, даже удовольствие в глазах женщины, но Джеффри уже снова повернулся к Саре. — Миссис Флеминг работает у меня уже два года. Не знаю, что бы я без нее делал. — Это не было пустой похвалой, он говорил совершенно серьезно.
Сара с улыбкой кивнула худощавой женщине средних лет, одетой в простые юбку и блузку, в отличие от накрахмаленной униформы мышиного цвета, которую носил обслуживающий персонал при Сесилии Паркер. Миссис Флеминг поставила перед Сарой тарелку с большим куском дыни; Сара тепло поблагодарила ее и стала вежливо ожидать, когда снова останется наедине с Джеффри.
— Она кажется симпатичной, более человечной, чем… чем другие.
Джеффри печально улыбнулся.
— Ты никогда не любила слуг моей матери, не правда ли?
— Скорее наоборот, — невозмутимо возразила Сара.
— Возможно, — согласился он все так же грустно. — Как бы то ни было, они ушли.
Ушли. Это слово рикошетом пронеслось от стены к стене, прежде чем Сара смогла отреагировать на заключенную в нем безысходность. Она сосредоточилась на изящном контуре дорогой ложки, лежавшей рядом с ее тарелкой.
— Джефф, — мягко начала она, — я очень сожалею… о твоей матери.
— Как ты можешь сожалеть? Она относилась к тебе ужасно.
Сара подняла глаза.
— Мне жаль, что ты потерял ее. Я знаю, как все вы были близки.
Он пожал плечами.
— Близость бывает разная. Моя мать была назойлива, она глаз не спускала со всех нас. Во многих отношениях ее смерть явилась благом. — Помолчав, он ухмыльнулся. — Я думаю, ты понимаешь. Ты же не бросилась на ее похороны.
— Я об этом думала.
— Но?..
Спокойно и честно Сара пояснила свое решение:
— Я чувствовала, что мое присутствие на ее похоронах оскорбило бы ее, если бы она о нем узнала. Она с самого начала презирала меня.
Еще более задумчивый, Джеффри ковырял свой кусок дыни.
— На самом деле она презирала не тебя. Как она могла тебя презирать? Ведь она так тебя и не узнала. Ее возмущал тот факт, что ты была из другого мира… и то, что мы осмелились бросить ей вызов, женившись без ее согласия.
— Тебе тогда было двадцать восемь!
— Я это знаю, и ты знаешь, — ровным голосом ответил он, — но моей матери это было в высшей степени безразлично. Она хотела, чтобы в этом доме все было по ее или вообще никак. Поэтому я так и сказал о ее смерти. Она принесла всем нам освобождение.