– Не знаю. Фамилию я не спрашивала.
– Как он выглядел?
– Не помню.
– Как так?
– Было не до него, я к нему не приглядывалась… Что вас еще интересует?
– Всё, что вы можете рассказать о Зинаиде Георгиевне. Я почти ничего о ней не знаю, хотя мы были немного знакомы. Два года назад встречались в Петрограде… Это я пригласил ее выступить вчера в Стефановском училище.
– Понятно. Считаете себя виновным в ее смерти?
– Да.
– Можете не казниться, вы тут ни при чем. Накануне я ей гадала на картах, и два раза подряд выпал пиковый туз.
Свечников поднялся.
– Вижу, сегодня у нас разговора не получится. Может, завтра?
– Сядьте, – велела Милашевская. – Я вам что-то скажу.
Он снова сел.
– Мои карты никогда не врут, – сообщила она тем же ровным, как херсонская степь, сопрано.
– Это всё, что вы собирались мне сказать?
– Разве вам не это хотелось от меня услышать? Вот я и говорю: ни в чем вы не виноваты, это судьба.
– Чтобы так говорить о человеке, нужно очень хорошо его знать. Вы хорошо знали Зинаиду Георгиевну?
– Да, если измерять давностью отношений.
– Когда вы познакомились?
– Шесть лет назад, в Берлине. Перед войной я брала там уроки в консерватории, а Зиночка готовила голос для пробы у профессора Штитцеля. Был такой знаменитый берлинский профессор вокала.
Милашевская достала из сумочки огромный крестьянский платок, высморкалась и стала рассказывать, где они тогда жили, на какой улице, в какой гостинице, какие обе были молодые, легкомысленные, и сошлись легко, как сходятся русские за границей, к тому же Зиночке по-женски нужно было перед кем-то выговориться, кому-то излить душу. Незадолго до того она развелась с мужем.
– С Алферьевым?
– Нет. Первым ее мужем был художник Яковлев.
– А кто из них подарил ей кошку?
– Кошку?
– Ну, из песни про Алису.
– Думаете, во всех своих песнях Зиночка пела о себе самой? Не будьте так наивны. Лично я никакой кошки у нее не видела, но если кто-то из этих двоих и мог сделать ей такой подарок, то Алферьев. На что-нибудь стоящее у него никогда не было денег.
– А почему они с Яковлевым развелись?
Этот вопрос Милашевская оставила без внимания и вернулась в предвоенный Берлин:
– Недалеко от нашей гостиницы продавали вишни, после занятий Зиночка покупала по кулечку мне и себе, мы с ней запирались в номере, ели вишни и болтали. С ней было удивительно легко… С началом войны немцы нас интернировали, но скоро выпустили, мы вместе уехали в Россию. Через Стокгольм, если вам интересны подробности. Потом я надолго потеряла Зиночку из виду, но через три года столкнулись на Невском. Она шла с большой корзиной, а в корзине – младенец, сын. Она его называла