Господин, подложивший ему эту свинью, бесследно исчез, факт его существования остался недоказанным. Импрессарио тоже дал деру. Через день прибыли воронежские жандармы, самолет конфисковали, а Осипова в административном порядке выслали на родину, под надзор полиции.
Пока шло разбирательство, ему позволили жить не в тюрьме, а в гостинице. Вечером он валялся с книжкой у себя в номере, вдруг в дверь постучали, вошла изящная смуглая женщина, сложенная с такой дивной пропорциональностью, что, если не встать с ней рядом, невозможно понять, насколько она крошечная. На ней был матросский костюм с галстучком, соломенная шляпка, на ногах театральные башмачки. Она вошла в номер и тотчас опустилась на колени, сказав: «Простите нас! Мы бесконечно виноваты перед вами!»
Осипов бросился поднимать ее с колен, тут-то и выяснилось, что его гостья не кто иная, как жена того анархиста. Чтобы искупить вину мужа, она отдалась ему, Осипову, эта маленькая пери. Они провели волшебную ночь, а затем еще несколько ночей. Наслаждениям не было конца, к утру простыни делались мокрыми от любовного пота. В перерывах между ласками он читал ей свои стихи. Стояла жара, на рассвете мухи с тяжелым звоном начинали биться в стекла. Она вылезала из постели и голая шлепала их газетой. На завтрак пили кофе с булкой и яйцами всмятку. Едва вскипала на керосинке вода, следовало дважды прочесть «Отче наш» от начала до конца, за это время белок и желток достигали той степени густоты, которая ее устраивала. Глядя, как она, с алхимической точностью соблюдая ей одной известные пропорции серебра и золота, подносит к губам ложечку, Осипов млел от счастья. В ней восхищало всё, даже то, что срок варки яиц она сумела соотнести с протяженностью молитвы. Гармония сфер, небесный порядок дивным образом явлены были ему не под облаками, а на земле, в этой женщине. Конфискованный самолет был не такой уж дорогой платой за блаженство обладать ею в течение целой недели.
Когда настал час разлуки, Вагин давно понимал, что ничего этого никогда не было – ни поручика Баринова с его шарфами, ни чудесного самолета с тянущим винтом, ни анархиста с листовками, ни тем более Казарозы, шлепавшей мух и варившей на керосинке яйца в номере уездной гостиницы.
Он, однако, помалкивал, ожидая продолжения.
– Через год, – сказал Осипов, – мы встретились вновь.
Как догадался Вагин, эта «вторая» встреча на самом деле была единственной, поскольку теперь всё обстояло вполне правдоподобно, не считая некоторых деталей, просочившихся сюда из первой половины истории. Муж Казарозы, к тому времени уже почему-то не анархист, а эсер, причем