– Мог бы вполне. Таким мужчинам нравятся такие женщины.
– Какие?
– Вот такусенькие, – двумя пальцами показал Осипов.
На кладбище он пришел уже пьяный, а сейчас из последних сил удерживал на лице брезгливую гримасу отличника, наперед знающего, что будет объяснять учитель. Эта гримаса всегда появлялась у него перед полной отключкой.
Говорить с ним не стоило, Свечников подсел к Милашевской. Она глазами указала на Осипова:
– Деньги на похороны принес этот мужчина.
– Знаю, – кивнул Свечников. – Когда-то он был знаком с Казарозой.
– Может быть, это его Зиночка хотела здесь увидеть?
– Нет, просто пять лет назад она приезжала сюда с Алферьевым. Захотелось, наверное, вспомнить прошлое.
– Почему вы мне раньше не сказали?
– Сам только что узнал.
– А я сегодня вспомнила одну историю из ее детства. Зиночка мне рассказывала еще в Берлине. Ели вишни, вот ей и воспомнилось.
– Откуда она родом?
– Из Кронштадта.
– А родители кто?
– Отец – судовой врач… Так вот, в детстве она плохо кушала, и бабушка резала ей бутерброды на маленькие кусочки, выстраивала в очередь к чашке с молоком и начинала пищать за них на разные голоса: «Я первый!» – «Нет, я первый! Пусть Зиночка меня вперед скушает!» Тут уж она быстренько их уплетала. Еще и уговаривала: мол, не толкайтесь, все там будете.
– Из-за чего они с Яковлевым развелись?
– Из-за Алферьева.
– Пожалуйста, – попросил Свечников, – расскажите о нем.
– Что рассказать?
– Что хотите. Мне всё интересно.
– Внешность?
– Да, это тоже.
– Как мужчина он довольно привлекателен. Лысый, правда, но это его не портило. Среднего роста, худой, жилистый. На гимнаста похож. Такое, знаете, нервное тело, очень выразительное в движениях. А лицо, наоборот, неподвижное, мимика самая банальная – усмешка, прищур, взгляд исподлобья. Он увлекся эсперанто, вел кружок мелодекламации в клубе слепых эсперантистов. Как-то Зиночка привела меня к ним на репетицию, и я подумала, что мертвенностью лица он сам напоминает слепого. При всем том – актер. Правда, из неудавшихся. Они с Зиночкой начинали вместе у Мейерхольда, в Доме Интермедий. Был в Петербурге такой театрик, закрылся года за два до войны.
– Вы что-то путаете. Он существовал еще в восемнадцатом году.
– Где?
– На Соляном городке. Пантелеймоновская, два.
– А-а, это бледная тень того Дома Интермедий. Тот, первый, был на Галерной. Там они с Зиночкой и сошлись. Каким образом человек с такой мимикой угодил на сцену, для меня загадка, но он имел успех у публики. За этой неподвижностью лица видели сдерживаемую страсть.
– А ее не было?
– Ну почему же? Была, только сдерживать ее он не умел. Сначала был анархист, потом – эсер. После революции дружил с большевиками, скоро с ними разругался, уехал в Киев. Взорвал там какого-то немецкого генерала.