Я дома, стою в дверях веранды, не достаю даже до дверной ручки, и у меня черные локоны. В руках я держу игрушку, коричневую плюшевую собачку. Ее зовут Мопи. На крыльце мои родители, они только что вернулись из города. У матери красная лакированная сумочка, ручка-цепочка обвита вокруг запястья, чтобы не звякала на ступеньках. У отца в руках соломенная шляпа. Он проходит в комнату. Мать останавливается возле меня, приглаживает мне волосы, убирая их со лба, и забирает игрушку. Она кладет собачку на стол, стоящий на веранде, цепочка при этом позвякивает. Я говорю:
— Дай Мопи, а то я один.
Она смеется:
— Ты не один, у тебя есть я.
— Ты можешь умереть, а Мопи — нет.
В легком похрапывании доходяг, которые уже не ходят на танцы, я слышу свой детский голос. Он такой бархатистый, что мне страшно. Всего только набитая опилками игрушка из ткани, а как ласково ее называют: ПЛЮШЕВАЯ СОБАЧКА Теперь в лагере я слышу разве что ЗАТКНИСЬ, СУКА — слова, за которыми следует молчание из страха. А еще на русском можно СОБАЧИТЬСЯ ИЗ-ЗА ЕДЫ. Но сейчас мне не хочется думать о еде. Я ныряю в сон и смотрю его.
На белой свинье я проскакал по небу к дому. Сверху наш край легко узнаваем, его контуры соответствуют действительности, они даже обведены заборами. Однако повсюду стоят бесхозные чемоданы, а между ними пасутся бесхозные овцы. У них на шеях висят еловые шишки, звенящие как колокольчики. Я сказал:
— Это большая овчарня с чемоданами или большой вокзал с овцами. Тут никто больше не живет, куда мне теперь податься?
Ангел голода видит меня с неба и говорит:
— Скачи обратно.
Я в ответ:
— Но ведь тогда я умру.
— Как станешь умирать, я сделаю все вокруг оранжевым, и тебе не будет больно, — обещает Ангел голода.
Я скачу обратно, и он одерживает слово. Пока я умираю, небо над всеми сторожевыми вышками оранжевое, и мне не больно.
Потом я просыпаюсь и подушкой вытираю уголки рта. В этих уголках по ночам любят скапливаться клопы.
Шлакоблоки — стеновые камни, их делают из шлака, цемента и известкового молока. Все это перемешивается в бетономешалке и прессуется ручным прессом. Кирпичный завод находился за коксовым цехом, по другую сторону ямы, рядом с терриконами. Там было достаточно места, чтобы сушить тысячи только что спрессованных камней. Они лежали на земле тесными рядами, как надгробные камни на военном кладбище. Там, где на площадке были ухабы или рытвины, ряды изгибались волнами. Но и помимо того каждый из нас клал свой камень чуть по-другому. Подносили камни на дощечке, держа ее двумя руками. От множества мокрых камней дощечки разбухли, потрескались и стали дырявыми.