- Позвонить дай…
Милиционер протянул трубку древнего аппарата:
- Имеешь право на звонок.
Глеб набрал трясущимися пальцами номер, откашлялся, прежде чем говорить.
- Это я.
- Что надо? – спросил далекий собеседник.
Если бы у Глеба не болела смертно голова, он бы насторожился. Подобным тоном абонент с ним не разговаривал.
- Вытащи меня.
На дальнем конце провода долго молчали, прежде чем ответить.
- Значит так. Во-первых, ты гудишь целый месяц. Это уже третья ментовка.
Глеб вяло удивился и не поверил.
- Во-вторых, тебя ищут в нескольких городах. За хулиганку, легкие телесные и сопротивление властям. Это уже не шутки, это лет на пять, а если докажут ходки в Зону – на все десять.
Глеб удивился больше.
- В-третьих, ты промотал все деньги. То есть вообще все! Как снял ресторан и поил всю округу, помнишь?
- Не может быть! - ужаснулся Глеб.
- Может! В общем, никакого Рамзеса я не знаю. Вы ошиблись номером.
Глеб тупо слушал гудки, когда лейтенант потянул у него из пальцев трубку.
- Поговорил?
Глеб кивнул, и лейтенант коротко, без замаха двинул его трубкой в переносицу. Глеб, теряя с таким трудом обретенное сознание, разглядел, наконец, заклеенную пластырем бровь участливого милиционера.
В следующие, неинтересные дни Глеб лихорадочно соображал, где он мог спустить целую кучу денег. Не очень много, ровно столько, сколько оставалось на неприкосновенном счете, но на благодарность родной милиции уже не хватало. Вытащил его Цент, чем обязал по гроб жизни; очень уж пугала Глеба расписанная женой перспектива: «Зона-хабар-госпиталь-зона».
Глеба выдернули из камеры среди ночи, как в недоброй памяти иные времена. Бросили в автозак и долго везли. Глеб проспал всю дорогу, окостенев к утру от наручников, неудобной позы и липкого металла, которым были обшиты стены «воронка». Что наступило утро, Глеб узнал, когда открылась дверь в милицейской части кузова. В тусклом свете проявился силуэт борца-тяжеловеса.
- Он, – подтвердил человек густым баритоном, и решетка перед Глебовым лицом сдвинулась.
- Выходи, - велел конвойный простым, не милицейским голосом.
Черт, больно-то как! Глеб выпрыгнул из машины и закашлялся. После вони казенного дома лесной воздух, чистый и тягучий как спирт из морозильника, сбивал с ног. Глеб шумно задышал, пьянея, но оглядеться не забыл. Это уже въелось в подкорку, где-то рядом с инстинктом самосохранения – мгновенным взглядом намечать пути отхода. Вокруг стоял лес, частью еще летний, но уже тронутый осенней желтизной. Тропинка ответвлялась от изъезженной в грязь колеи и ныряла под створки железных ворот.