Телефон на тумбочке вяло пропел свою излюбленную фразу.
— Да?
— Мадемуазель, могу я зайти к вам на пару минут? — голос Гескина звучал бесцветно.
— Нет.
— Это очень важно, Валя.
— Нет.
— Я понимаю, что-то происходит. Но ведь это так же важно и для меня.
— Барон, у меня очень болит голова…
— Валя, перспектива того, что болеть будет нечему, представляется мне более серьезной и опасной.
— Вы мне угрожаете?
— И себе заодно.
— Вы не были искренни со мной, господин Гескин. Вы так и остались чужим человеком с непонятным прошлым и неясными планами. Я хотела бы поверить вам. Но не могу. Я понимаю, вернее, чувствую, что и вы испытываете примерно то же. Но, видимо, есть что-то такое, что мешает вам помочь мне и себе заодно. А в повторное раскаяние я не верю. Так что извините…
— Валя, не кладите трубку! Что за человек разговаривал с вами сегодня в фойе?
— Вы хотите сказать, что не знаете его?
— Клянусь Богом!
— Старый знакомец, барон. Австриец, журналист. Когда-то мы вместе работали на кинофестивале в Москве…
— Видимо, это была плодотворная работа…
— Возможно. Впрочем, это было давно… У вас нет больше вопросов? Я действительно устала и хочу отдохнуть.
— Валя, мне кажется, вы делаете большую ошибку, игнорируя меня как друга. Я не могу вам всего сказать…
— Вот-вот! Вы ни-че-го не можете мне сказать, барон. Вы — человек из другой жизни. Увы!
— Да погодите же, черт возьми! — баритон Гескина снова сорвался. — Вы не должны делать то, что должны.
— Барон, может, перейдем на русский? Я что-то не совсем поняла…
— Скажите, Валя, те бумаги, которые… Ну вы понимаете, что я имею в виду… Так вот, те бумаги с вами?
— Ну, со мной.
— Дело в том, что вы… А, черт, это не телефонный разговор, Валя, поймите!
— Хорошо. Поговорим вечером. Я хочу спать, господин Гескин. Честное комсомольское!
— В шесть вас устроит?
— Давайте в шесть.
— Я буду ждать вас у себя в номере. Договорились? И, Бога ради, отбросьте подозрения! Кроме меня, вам никто не поможет.
— Скажите, барон, вы узнали что-то новое за те несколько часов, что мы с вами сидели в зале?
— Мне показалось…
— Что?
— Неважно, Валя. Сейчас это уже не имеет значения. Просто, когда вы разговаривали с тем молодым человеком, немцем…
— Австрийцем, — поправила я.
— Австрийцем, — покорно согласился барон. — Так вот, когда вы разговаривали с ним, у меня мелькнула одна мысль…
— И?..
— Я жду вас в шесть, Валя. У нас осталось совсем немного времени.
И Гескин положил трубку.
Я тоже положила трубку и вдруг почувствовала какое-то облегчение. Словно палач, методично сжимавший вокруг моей головы стальной обруч, вспомнил про обеденный перерыв или любимую девушку и слегка ослабил нажим. Момент был слишком благоприятный, чтобы не воспользоваться им.