Прогремели выстрелы, и еще двое одновременно рухнули на дорогу, и один из них — непременно Баркович. Это по моей вине на этот раз, думал Гаррати, это я — убийца.
Потом Баркович засмеялся. Баркович смеялся громче и безумнее, чем сама толпа, его даже можно было расслышать.
— Гаррати! Гааарратиииии! Я спляшу на твоей могиле, Гаррати! Я спляаааашу…
— Заткнись! — грохнул Абрахам. — Заткнись, маленькое дерьмо!
Баркович замолчал, потом захныкал.
— Пошел к черту, — пробормотал Абрахам.
— Зачем ты так? — с упреком сказал Колли Паркер. — Ты скверный ребенок, Аб, ты заставил его плакать. Он пойдет домой и пожалуется маме.
Баркович не унимался. У Гаррати мурашки ползли по коже от этого пустого, глуховатого хныканья. В нем чувствовалась безнадежность.
— Маленький пусенька пожалуется мамочке? — отозвался идущий впереди Куинс. — А-а-а, Баркович, что, плохо тебе?
Оставь его в покое, мысленно завопил Гаррати, оставь его в покое, ты не представляешь себе, как ему больно. Хотя — разве это не лицемерие? Я же хочу смерти Барковича. Придется это признать. Мне хочется, чтобы Баркович сломался и сдох.
А сзади, наверное, Стеббинс смеется над всеми.
Гаррати ускорил шаг и догнал Макврайса, который семенил вперед и бессмысленно глазел на толпу. А толпа жадно пожирала его глазами.
— Помог бы ты мне решить, — сказал Макврайс.
— Непременно. Какой у тебя вопрос?
— Кто в клетке. Мы или они.
Гаррати рассмеялся от всего сердца:
— Да мы все. А клетка в зоопарке у Главного.
Макврайс не стал смеяться вместе с Гаррати.
— Кажется, Баркович скоро выпадет в осадок?
— Думаю, да.
— Теперь мне уже не хочется это увидеть. Это низко. К тому же это обман. Строишь, строишь все на каком-то желании… Принимаешь решение… А потом желание пропадает. Правда, плохо, когда великие истины оборачиваются такой фальшью?
— Никогда об этом не задумывался. Ты знаешь, что уже почти десять?
— Все равно что всю жизнь заниматься прыжками с шестом, а потом приехать на Олимпийские игры и спросить себя: а зачем, собственно, мне понадобилось прыгать через эту чертову планку?
— Да.
— Тебе уже почти нет никакого дела, да? — обеспокоенно спросил Макврайс.
— Меня теперь все труднее расшевелить, — признался Гаррати. Затем он помолчал. Что-то уже давно не давало ему покоя. К ним присоединился Бейкер. Гаррати посмотрел на Бейкера, затем — на Макврайса. И снова на Бейкера. — Вы видели Олсона?.. Его волосы? Перед тем как он получил…
— Что такое? — спросил Бейкер.
— Они поседели.
— Ерунда, — поморщился Макврайс, но в голосе его вдруг послышался ужас. — Нет. Пыль или еще что-нибудь…