— А я? — спросил Гаррати.
Скрамм заметно смутился.
— Ах черт…
— Нет, продолжай.
— Насколько я тебя вижу, ты тоже не представляешь, зачем идешь. То же самое. Сейчас, конечно, ты идешь, потому что боишься… Но и этого недостаточно. Страх выматывает. — Скрамм взглянул на асфальт и потер ладони. — А когда он окончательно вымотает тебя, ты, Рей, тоже получишь билет, как и все.
Гаррати вспомнились слова Макврайса: Мне кажется… когда я совсем устану… наверное, я просто сяду.
— Тебе придется долго идти, чтобы осилить меня, — сказал Гаррати, хотя столь простая оценка Скрамма здорово напугала его.
— Я, — сказал Скрамм, — готов идти очень долго.
Ноги несли их вперед. Они миновали поворот, затем дорога пошла под уклон, пересекла железнодорожную колею. Они прошли мимо заброшенного домика и покинули городок.
— По-моему, я знаю, что значит умирать, — уверенно сказал Пирсон. — Во всяком случае, теперь знаю. Конечно, знаю не смерть как таковую, смерть моему пониманию недоступна. Я понимаю, как это — умирать. Если я остановлюсь, мне конец. — Он сглотнул слюну, и в его горле что-то булькнуло. — Что-то вроде точки в конце фразы. — Он серьезно взглянул на Скрамма. — Может, я скажу сейчас то, что сказал бы и ты. Может быть, это не выражает всех моих чувств. Но… я не хочу умирать.
Во взгляде Скрамма чувствовался, пожалуй, упрек.
— Неужели ты думаешь, что знание того, что такое умирание, поможет тебе выжить?
Пирсон вымученно улыбнулся, как улыбался бы страдающий морской болезнью солидный бизнесмен, старающийся удержать в желудке только что съеденный завтрак.
— Во всяком случае, сейчас это — одна из причин, почему я продолжаю идти.
Гаррати почувствовал громадную благодарность к нему, ибо сам он шел не только по этой причине. По крайней мере пока не только по этой.
Совершенно неожиданно, как будто для того, чтобы дать наглядную иллюстрацию к возникшему спору, с одним из шедших впереди парней случился припадок. Он рухнул на дорогу и стал отчаянно корчиться и извиваться на асфальте. Его руки и ноги дергались в конвульсиях. Он явно потерял сознание и издавал какие-то непонятные хриплые звуки, похожие на блеяние овцы. Когда Гаррати проходил мимо него, рука лежащего шлепнулась на его туфлю, и на него накатила волна истерического страха. Глаза парня закатились, и видны были одни белки. На губах и на подбородке пузырилась слюна. Ему вынесли второе предупреждение, но он, конечно же, не воспринимал уже ничего, и по истечении двух минут его пристрелили как собаку.
Вскоре после этого события они дошли до вершины пологого холма и пошли под уклон вдоль зеленых полей. Никакого жилья не было видно. Гаррати благодарил природу за прохладный утренний ветерок, овевающий его потное тело.