* * *
...Уже смеркалось, когда он весенним днем сошел в Вербивке с попутной машины. Почему потянуло в эти края через двадцать лет, он и сам не знал. В сорок четвертом он прошел этот путь от Шендеривки до Вербивки под артиллерийским огнем, по снегу, и ему казалось, что каждый клочок этой земли истоптан его ногами, измерен его коленями и локтями и знаком как собственная ладонь.
Но теперь он ничего не узнавал. И холмы, окружавшие Вербивку, и берега Роси, и сама деревня - все показалось ему незнакомым. Подумал: воевал здесь зимой, в январские холода, была метель, а сейчас весна и все расцвело. А может, это оттого, что за два десятилетия многое стерлось в памяти.
И деревни-то, собственно, в том январе не было. За валунами, около самого берега, уцелели две или три хатки, к одной из них он, раненный, и дополз по снегу. А сейчас над Росью поднялись десятки домов, и Чепиков никак не мог представить, в какой хате его спасли, на каком пороге его подобрали люди.
Ни хаты той, ни хозяев он не нашел. Но решил остаться в Вербивке, ему здесь нравилось, да и чувство странное появилось: будто его пролитая над Росъю кровь взрастила тут что-то доброе.
На улице встретилась доярка Степанида Клименко. Попросился переночевать, а потом, сняв боковую комнатку в ее хате, остался в Вербивке навсегда...
Не думал Иван Тимофеевич, что сможет еще раз кого-то полюбить, столько горечи влила в его душу бывшая жена Татьяна, отказавшись принять его после войны.
Даже не понял сначала, любовь это в нем проснулась к хроменькой дочери Степаниды или жалость. Возможно, его чувство было вызвано желанием уйти от одиночества, которым щедро наградила его судьба. Нет, не только страх перед будущим породил эту привязанность. Мария немного прихрамывала, но была красивой. Несмотря на свои двадцать пять лет, поражала наивностью и какой-то душевной чистотой. У нее были большие, в печали, серые глаза, мягким светом озарявшие ее неяркое, с нежным овалом лицо.
Впервые Иван Тимофеевич осознал свое чувство, когда Мария заболела, внезапно и день померк, и мир опустел. Вместе со Степанидой повез ее в больницу и ежедневно после работы отшагивал двадцать километров, хотя в палату его и не пускали.
И сейчас ему видится пыльная, среди хлебов, проселочная дорога и луг над Росью, по которому он шел в город. Там он собирал цветы, которые возрождали улыбку на Мариином лице.
Навсегда запомнилось ощущение какой-то неловкости и одновременно ребячьей радости, когда он, уже немолодой человек, нес через весь город полевые цветы.