— А ты что её защищаешь? — подозрительно смотрел мне в глаза Агареев. — Подруга что ли твоя?
— Ну правильно, — фыркнул Варламов, — они же за одной партой сидят. Уже подцепил сифилис?
Они дружно заржали.
Я бросил лихорадочный взгляд в сторону Лены. Она смотрела на меня настороженно, словно слышала наш разговор, хотя среди всего шума слышать его вряд ли могла.
— Да ладно, пацаны, чё вы, — пробормотал я. — Нафиг она мне нужна, дура эта.
Раз в месяц, а порой и чаще, Зоя Михайловна устраивала нам чаепития. Все приносили сладости, кто-нибудь — магнитофон, мы заваривали чай и после небольшой чайной церемонии начинали танцевать. Точнее беситься, потому что танцами наши телодвижения назвать было сложно.
— Потанцуем? — подходит ко мне Лена.
— Давай, — робко соглашаюсь я, оглядываясь по сторонам.
Мы обнимаемся и под медленный танец, звучащий из хриплых магнитофонных динамиков начинаем топтаться в центре класса. Танец вдвоём — шаг неординарный и вызывающий. Присвистывая и корча гримасы, одноклассники пялятся на нас.
— Чего не заходишь? — спрашивает меня Лена. — Музыку бы послушали, покувыркались.
Меня пугает её открытость. В ней что-то подозрительное, настораживающее. Я вспоминаю, как мы целовались и от этого воспоминания мне то ли стыдно, то ли страшно. Она готова принять меня всего, всего без остатка, я же даже частично не принимаю её. Что-то сдерживает меня. Может, нечто, таящееся в глубинах, а может взгляды одноклассников.
— Времени нет, — отвечаю я, стараясь не смотреть ей в глаза.
— А, — понимающе вздергивает носик Лена. — Ты заходи, не стесняйся. Я всегда тебе рада. Ты хороший.
— Игорь с сифилисной танцует… — слышу я доносящийся со всех сторон шёпот. — Тоже сифой стать захотел.
Песня в самом разгаре. Я освобождаюсь от Лениных рук.
— В туалет сгоняю, — говорю я.
Когда я возвращаюсь в класс, Лены здесь уже нет. Толпа пацанов, воспользовавшись отлучкой Зои Михайловны, зажимает на парте Таньку Федосееву. Девочки стоят в противоположном углу и осуждающе-игриво наблюдают за сценой. Танька лежит на парте, её щупают десятки рук, она смеётся, визжит и пытается брыкаться.
Я понимаю, что не должен отставать от коллектива, кидаюсь в толпу и вместе со всеми тяну свои ладони к Танькиному телу.
Борт ванной был самым романтичным местом моего детства. Я открывал в кране воду, если в доме находились родители, не открывал, если их не было, стягивал штаны и теребил свой пенис. После появления в классе Лены, в голову лезла только она.
Я представлял себя могущественным карликом Туранчоксом, который содержал в подвалах своей тюрьмы сотни искусственно выведенных девушек. Каждый вечер я вызывал к себе по одной.