Я поел наконец. Это было непросто — своим расковерканным ртом я мог жевать лишь очень-очень медленно, да и то морщась от боли. Чай же выпить мне так и не удалось — разбитые губы не позволили. До смены времени почти не оставалось — я стал одеваться. Антонина всё это время делала вид, что меня не замечает, хоть и бросала иногда алчные взгляды в мою сторону. Но молчала, и это мне нравилось. Она была деликатной женщиной.
— А господи! — всплеснула руками вахтёрша, завидев меня. — Что с тобой, Виктор?
— А-а-а… — отмахнулся я.
Она принялась качать головой, цокать языком, а потом сказала мне:
— Бедненький ты бедненький…
Я от этого чуть не завёлся. Да что там, завёлся, только сдержался. Уходя, она одарила меня таким жалостливым взглядом, что захотелось догнать её и обматерить.
А народа в школе было немало. Чуть ли не во всех классах шли родительские собрания, они постепенно заканчивались и учителя, родители проходили мимо моей вахтёрской будки, смотрели на меня, а я, с живописнейшей своей мордой, отвечал на их взгляды своим — презрительно-наглым. Учителя сдавали мне ключи: испуганно поздоровавшись, клали их на стол и, смущённые моей внешностью, уходили, так же настороженно прощаясь. В школе находилась и вся администрация: директор, завучи. От директора мне удалось закрыться газеткой, а вот от одной из завучей, Светланы Александровны, мне укрыться не удалось. Она была обаятельной такой женщиной и в некотором роде покровительствовала мне: заводила разговоры, интересовалась учёбой, личной жизнью. Вот и сейчас, обнаружив меня в интереснейшем состоянии, она начала:
— Витя! Что с вами такое?
Я заметил, что она принюхалась.
— А-а-а… — точно так же, как и сменщице, махнул я рукой, но от завуча просто так не отмахнёшься, поэтому пришлось честно добавить:
— Подрался…
— А батюшки! Как же вас угораздило?
— Долго рассказывать. Столкнулся плечами с одним тут, — я решил быть честным до конца, — ну и пошло-поехало.
— Ай-ай-ай, — качала она головой. — Как же это так, как-нибудь посторониться уж надо было.
— Вот, не получилось.
Я смотрел на неё и думал: неужели у тебя на самом деле какое-то ко мне сочувствие? А в глазах её оно читалось явственно. Меня это удивило. Я не верил, что кто-то действительно может испытывать ко мне искренние чувства. В её взгляде должны таиться огоньки лжи — и присмотревшись, я вроде бы заметил их. Усмехнулся про себя.
— Как вы себя чувствуете? — продолжала Светлана. — Болит ведь всё наверно?
— Да нормально я себя чувствую. И вообще, Светлана Александровна, я гляжу — вы больше меня этим расстроены.