— Да, сиську сосу, — кивал я.
Мутными глазами Илья обводил соседние столы.
— Семнадцать бородатых на тот свет отправил, — говорил он, — и ни одного не жалко. А вот старуху эту забыть не могу!
— Не казнись, — успокаивал я его. — Нет там твоей вины.
Он заплакал. Сидел, опустив голову, а слёзы бежали по щекам. Плечи колыхались от всхлипов, и горе, настоящее горе опустило свою печать на его лицо.
— Выпьем, брат, — сказал он.
Глубокой ночью на своём горбу я тащил Илью домой. У подъезда положил его на скамейку. Подожду полчасика, подумал, может оклемается. Не таким же его домой заносить.
Он оклемался. До квартиры поднялся почти самостоятельно.
— А всё-таки правильно, что мы там были, — шептал он. — Мятежи надо усмирять! Целостность государства — это всё, что у нас есть. Раньше я не понимал этого, но армия открывает глаза. Кто на нас с мечом, тот от меча и погибнет!
Мы попрощались наконец.
В конце лета снова столкнулся с Ириной. Она была рада видеть меня.
— Привет, Вадим! — помахала рукой. — Как делишки?
— Всё так же.
— Илья вернулся, ты знаешь?
— Да, мы виделись.
— Виделись? Молодцы. Слышал, что он жениться собирается?
— Нет.
— Ну, блин, чё он тебе не сказал! К нему же девчонка из Уссурийска приехала. Невеста.
— Из Уссурийска?
— Да, где он служил. У нас живёт. Осенью хотят пожениться.
— Совет да любовь.
Ирина была симпатичной девочкой. У нас даже могло что-то получиться.
— В субботу у них помолвка, — сказала она.
— Ого! Поздравляю.
— Приходи.
Она нравилась мне. Я был не прочь познакомиться с ней поближе. Вот только…
— Не смогу, — объяснил я ей. — Дела.
— Илья расстроится, — сказала Ирина. — Он к тебе так хорошо относится.
— Не расстроится.
Мы стали прощаться.
Самое главное, — сказал я ей напоследок. — Передай ему, чтобы гильзы берёг. И пусть восемнадцатую добавляет. Старуха тоже считается.
— Ты куда? — вышла в коридор мама.
Пятилетний Дима нахмурился и недовольно пробурчал:
— Жопой резать провода.
Кухонное полотенце выпало из маминых рук.
— Что?.. — изумилась она.
Дима хихикал — собственная шутка безмерно радовала его. Мама подскочила к нему.
— Негодник! Засранец! — выкручивала она ему ухо. — Где нахватался, на улице? Кто тебе сказал, Владик сказал? Всё, не будет ноги Владика в нашем доме.
— Не Владик, не Владик! — захныкал Дима. — Это большие мальчики говорили.
Было больно.
— На улицу не пойдёшь, — вынесла приговор мама. — Глядите-ка на него! От горшка два вершка, а уже ругаться научился.
Весь вечер Дима сидел на диване и плакал. Ухо распухло.
— Ты чё вчера не выходил? — отчитывал его Владик.