— И кем же?
— Бухгалтером.
— Вот те на!
— Разочарован? Понятное дело. Поэт и бухгалтер — вещи несовместные, не так ли?
— Традиционно…
— А между прочим, как переводится с немецкого слово «бухгалтер»?
— Полагаю, не так же, как «бюстгальтер».
— Оно переводится так: «бух» — «книга», «хальтер» — «держатель». А в совокупности можно перевести: «книгодержец».
«И всё же, всё же…» — подумалось Артосову.
Они продолжали смотреть на дождь, попивать и разговаривать. Разоткровенничались до того, что он зачем-то узнал о ней некоторые весьма интимные вещи. Например, что у неё не может быть детей. Когда-то у неё был один прохвост, который не хотел детей и несколько раз отправлял её на аборт, что в итоге кончилось плачевно.
Зато потом они с Дмитрием взяли мальчика и девочку из детского дома, растят, воспитывают.
«Как хорошо, что у нас так крепко. У меня с Асей, у неё с Дмитрием», — думал Артосов.
Потом они читали друг другу любимые стихи любимых поэтов. Впрочем, Таня наизусть знала мало, лишь отдельные четверостишья, а Валера блистал, вошёл в раж. Дождь не утихал, и это было так здорово. Он шумел, читая свою длинную и бурную поэму.
— Валера… — произнесла Таня. — Раньше мне так не нравилось это имя.
— Кстати, поэтов Валериев почти и нет, кроме меня.
— Сейчас, сейчас… А Валерий Брюсов?
— Очень плохой поэт.
— Слушай! — обрадовалась она. — Я тоже считаю, что очень плохой. Только никогда бы не решилась в этом признаться. Так здорово, что ты это так смело…
— Если тебе не нравится какой-то поэт или художник, никогда не стесняйся в лоб говорить об этом. Если б ты сама не была поэтом, другое дело. Но ты поэт, будь смелая. Кого ещё не любишь? Говори!
— Страшно произнести…
— Ну же!
— Есенина.
— Сильна! Сразу на кого замахнулась!
— Точнее, даже не его, а его самого… Фу ты… Не стихи сами, а его как личность. Я бы при встрече ему бы тоже морду раскровянила.
— Щекý или щёку?
— И то, и другое.
— И тем самым только влюбила бы в себя.
— Не исключено. А как он с Бениславской погано себя вёл. И с первой женой, и с детьми… И в стихах у него я терпеть не могу псевдонародность. Всяческую звень, стынь там, бзынь какую-то. А у позднего Есенина есть просто пронзительные стихотворения. Твои стихи как будто продолжают то, что не успел Есенин тогда. И очень хорошо, что у тебя нет ни одного стихотворения под Есенина… Так, теперь твоя очередь. Кого из признанных не любишь?
— Бутербродского.
— Ой, я тоже ничего не нахожу. Деланное всё какое-то, искусственное. Есенин плох, когда он подделывался под народного поэта. Бродский всю жизнь подделывался… как бы это сказать…