Прошло, вероятно, еще часа полтора, и я почувствовал, что испытываю одновременно беспомощное бешенство и сильный голод. Я решительно направился к двери, но тут она открылась и на пороге показался улыбающийся Шорохов.
— Не устали?.. Меня попросили извиниться перед вами. Там неожиданные обстоятельства.
— Ну, знаете, — стараясь сдерживаться, заговорил я. — Рогов просил меня приехать на час раньше, а я торчу здесь битых три с лишним часа!
— Вы уж простите, — вовсе извиняющимся тоном сказал Шорохов. — Еще несколько минут.
— Но я в конце концов элементарно голоден. Могу я за эти несколько минут выйти и что-нибудь съесть? — Втайне я питал надежду, что меня сведут в знаменитую столовую Большого дома и я расширю свое знакомство с этим примечательным зданием и его нравами.
— Это проще простого.
Шорохов скрылся, и минут через пять девушка в кружевном передничке и наколке внесла накрытый салфеткой поднос: отличный борщ, отличный кусок жареного мяса, отличный компот. Мое раздражение испарилось.
Когда я покончил с едой, вновь появился Шорохов.
— Сколько я вам должен?
— За счет мэра города, — улыбнулся он.
— Ну что ж, при встрече передайте ему мою благодарность.
Шорохов провел меня в соседний с «комнатой ожидания» кабинет. За столом сидел тот самый гебист, который накануне заходил к Меньшакову и, увидев через мое плечо кодексы, съязвил: — Готовитесь к последнему слову?
Это был высокий сухощавый человек остзейского типа. Блеснув стеклами очков, он указал на маленький столик, приставленный к письменному столу, и отрекомендовался:
— Старший лейтенант Кривошеин. С сегодняшнего дня ваше дело буду вести я.
«Лопнула моя кляуза», — с огорчением подумал я.
К моему удивлению, Шолохов не вышел из кабинета, как делали до этого все лица, сопровождавшие меня по коридорам Большого дома, но устроился на диване, стоявшем параллельно окну.
Допрос сразу принял резкий характер.
— Каким лицам вы давали антисоветскую литературу?
— Я уже отвечал на этот вопрос. — Я извлек блокнот, в котором отмечал суть предыдущих допросов.
— Я знаю, вы отвечали. Кому, кроме Львова?
Я весьма широко давал для ознакомления попадавшие ко мне книги. Более того, работая в спецхране Публичной библиотеки и постоянно наскакивая на интересные материалы, будь то политическая хроника или неизвестные стихи Цветаевой, я делился ими со своими друзьями. Если бы чекисты были внимательнее при обыске, они, несомненно, нашли бы как многочисленные выписки из английской, немецкой или эмигрантской прессы, так и прозрачно зашифрованные записи — кому когда была дана та или другая книга. К моменту обыска не менее десятка находилось на руках.