В этой части корпуса всегда тихо. Никто не мечется, роняя бумаги, не спорит с коллегами, не болтает по телефону. Здесь нет запахов, характерных для лабораторий, столовой, личных кабинетов или конференц-зала. Здесь только моя память, тишина и белый кафель коридора за автоматическими дверями. Если я сделаю ровно шаг вперед, видеокамера считает данные с бейджа на моем пиджаке, и хитрый механизм бесшумно откроет передо мной двери. Но этого шага не будет.
Мне стыдно. Гадкое, разъедающее душу чувство, подзабытое взрослыми. Я стою перед этими дверями, как в детстве перед мамой, у которой всегда боялась просить прощения — именно потому, что было стыдно. Стою и слушаю тишину. Часами.
Изредка мимо проходит кто-то из координаторов. Всегда в одну и ту же комнату — первую слева по коридору. На секунды открывается глухая дверь, и я вижу со своего места часть белого бокса, висящее на крючке полотенце, легкое кресло у стены и вход в душевую. А иногда мне везет, и прежде чем дверь закроется, я успеваю услышать его голос.
Мне кажется, он совершенно не меняется с годами.
Иногда мимо меня проходит Грета. Делает вид, что не узнает. Я не вправе обижаться или осуждать ее за это. Я вообще ни на что теперь не имею права. Какие права у тени? Наверное, только одно: появляться, когда позволяет свет. Вот и я приезжаю сюда год за годом. Всякий раз, когда случается перерыв в работе больше чем на три дня.
Приезжаю, чтобы постоять у входа в медблок, услышать его голос и вспомнить…
Приглушенные ковровой дорожкой шаги за спиной. Джона я уже стала узнавать по походке. Я обернулась, он поманил меня жестом.
— Иду, — сказала я одними губами.
Посмотрела сквозь стекло на дверь бокса. Я никогда с ним не прощаюсь — даже мысленно. Маленький ритуал, чтобы вернуться. Улыбнулась и на цыпочках побежала догонять Джона.
Как только за нами закрылись двери лифта, он спросил:
— Когда ты перестанешь трусить и войдешь к нему?
— Никогда, — честно ответила я. — Когда тебе надоест спрашивать одно и то же?
Он развел руками.
— Ты сама выдумала себе страх. Однажды я подкрадусь, сгребу тебя в охапку и сам к нему отволоку. Хватит мазохизма.
— Джон, я его бросила. Я не выдержала, испугалась, сбежала. Именно тогда, когда больше всего была ему нужна.
— Тогда зачем ты каждый день простаиваешь тут по несколько часов?
— Мне хочется быть рядом. Но я понимаю, что я этого не заслужила.
— Слушай… — он щелкнул длинными пальцами. — Ты тут уже почти полтора года. Работаешь, свидетельствуешь в суде по делу Райнера, выхаживаешь его дочь, носишься со зверьем — и ни дня на отдых. Может, хватит с тебя искупления и пора прекращать все это?