— Лисичкин, господин майор!
— Так что вы морщитесь, господин старший лейтенант Лисичкин?
— Может, не надо, господин майор?
— То есть, как не надо? Что не надо?
— Не надо фамилии подписывать. У меня там родители, господин майор, а вы знаете, что может быть с ними, если власти узнают…
— Ну-ну-ну, Лисичкин, не распускайте сопли. Борьба есть борьба. У меня в Ленинграде тоже есть родственники. Но что делать? А вашим родителям и так не поздоровится, если узнают, что вы сдались в плен.
— Я не сдавался в плен, господин майор, я попал в плен.
— Любопытно. Весьма любопытно. — Вербицкий пощипал подбородок. — Я вам очень признателен за откровенность. А как же вы оказались в русской освободительной армии? Сами пришли или вас тоже привели? И какие у вас цели? Надеюсь, вы объяснитесь с господином Зубаревым? Наша армия построена только на добровольных началах. Вы можете свободно отправиться обратно туда, откуда пришли, но беда в том, что потом ваши родители вообще вас могут не увидеть. Вы меня поняли? Мосты за вами сожжены, господин Лисичкин. У вас другого выхода нет: борьба до победного конца. Либо мы их, либо они нас.
Роман Козорог (его не положили в лазарет, а временно обули в валенки и даже не освободили от «теоретических занятий») сидел у покрытого сизым инеем окна и все время прямо-таки физически чувствовал затылком жальца каштановых глаз майора Руденко. После «присяги кровью» он наверняка вынес ему смертный приговор… Все попытки объясниться с ним, рассказать, как он, Роман, подал сигнал тревоги партизанам, ни к чему не привели: Руденко просто не хотел его слушать.
— Господин майор, я хотел бы задать один вопрос, — вдруг сказал, шумно поднимаясь за спиной Руденко. — Может, не по существу. Разрешите?
— Пожалуйста, пожалуйста, милости прошу, — великодушно разрешил Вербицкий. — Вы вправе спрашивать меня все, что вам угодно. Как вас, господин-н?..
— Майор Руденко, — Руденко расправил под ремнем гимнастерку и еще больше нахмурился. — Скажите, господин майор, это правда, что фюрер объявил национальный траур по всей стране? И почему от нас это скрывают?
Все, казалось, перестали дышать.
Вербицкий, как всегда в минуты замешательства, принялся протирать очки.
— Любопытно, весьма любопытно, — сказал он. — А по какому случаю фюрер объявил траур?
— Разве вам не известно? Говорят, немцы потерпели большое поражение под Сталинградом.
— Говорят?.. А кто именно говорит, господин Руденко? — На этот раз Вербицкий фамилию вспомнил сразу.
Козорог потянулся рукой к стеклу и принялся сцарапывать со стекла иней. Зачем это Руденко?.. Это же он, Роман, сообщил ему о разгроме фашистов под Сталинградом.